В Датском королевстве…

Какое-то время Кристиан Бьернов просто сидел, по-прежнему держа вилку двумя пальцами. Затем положил ее рядом с тарелкой и достал сигару. Немного посидел, глядя на нее, и тоже отложил в сторону. Честно говоря, он не знал, что делать. Их отношения, как собственно и сама революция, в наименьшей степени зависели от ножей, вилок и ложек. Тесть с тещей тоже не были виноваты в том, что он чувствовал себя в стороне от больших событий. Да и рождения ребенка он ждал с нетерпением. И все же он сознавал, что необходимо что-то сделать. Что конкретно, он не знал, но смутно догадывался, что это как-то связано с деньгами. В конце концов, он пришел к выводу, что нужно найти какую-то настоящую работу, за которую платят зарплату, — это поставит его на один уровень с Бодиль в социальном плане.

Вскоре она вернулась, с покрасневшими глазами и растекшимся макияжем. Рухнула на стул и впилась в него взглядом. На горизонте сгущались грозовые тучи. В тот момент никто из них не мог честно ответить на вопрос: «Любим ли мы друг друга или мы просто знакомые?»

Во всяком случае, Кристиан впервые почувствовал, что между ними пропасть. Словно кто-то — интересно, кто? — проложил рельсы, по которым они мчались в неизведанные дали, с бешеной скоростью, каждый в своем направлении. Он попытался вспомнить, кто она, и к своему ужасу обнаружил, что имеет об этом слабое представление. Единственное, что он знал точно: такой уродливой как сейчас, он ее никогда не видел. Ему придется взять себя в руки, ничего не остается, ведь он не подлец. Несмотря на свою молодость, он знал, насколько беременные ранимы и склонны к перепадам настроения, поэтому сложил оружие и пришел к выводу, что это с ним

что-то не так. Он присмирел, можно сказать, выкурил трубку мира. И зажег сигару.

Революция шла своим чередом, один студент захватил кафедру ректора университета, в Германии стали расправляться с банкирами и политиками, а к Бодиль приехали родители. Все прошло как нельзя лучше, Кристиана очень хвалили за то, как он ухаживает за садом. Оба жителя Коринфа сошлись во мнении, что Бодиль прекрасно выглядит и что свободный покрой современной одежды изумительно подходит беременной женщине. Никакого чека выдано не было, но им явственно дали понять, что малыш ни в чем не будет нуждаться, раз уж все зашло так далеко.

После их отъезда Кристиан понял, что ход событий слишком ускорился — и он стал жертвой этого ускорения. Сегодня он в Хорсенсе, завтра уже на Аллее Дага Хаммаршёльда[49]

, сегодня он наедине со своим половым влечением, завтра у него дом, семья, вилки с ножами и аист на подлете. Наверное, с революциями всегда так: сегодня их нет, а завтра никто ни о чем другом и не говорит. Его попросту «развели как мальчишку» — это модное выражение просочилось даже в газеты. И хотя все, по-видимому, шло к лучшему, его не оставляло ощущение, что его надули, и он начал смотреть на мир другими глазами.

Среди прочего он вдруг заметил, что Бодиль — не единственная девушка на свете. Оказывается, тут возможны самые разнообразные варианты. И поскольку он по-прежнему был ярым сторонником правил, привнесенных (или отмененных!) новым временем, то не чувствовал особой вины, когда увивался за одной или кружил голову другой. Он просто применял на практике те идеи, которые, как уверяли все вокруг, ведут к свободе и счастью. А поскольку Бодиль в своем положении большого интереса к нему не проявляла, он чувствовал, что имеет полное право завязывать отношения на стороне.

В это время он начал зарабатывать деньги. Внезапно к нему пришло понимание, что высший балл за сочинение по датскому языку не был простой случайностью. Он обнаружил, что может писать, а люди с удовольствием за это платят. Это открытие явилось для него полной неожиданностью, но окутанный клубами сигарного дыма он не подал виду. Все, о чем он писал, было перепевом написанного и сказанного в последнее время, однако, поскольку слог его был остроумным и не таким выспренным, как у революционных деятелей, а широкая публика легко узнавала себя в его текстах, газеты оказались тут как тут. Ведь новизна для них не главное — лишь бы позиции были передовыми.

В этой связи изменение революционного курса не имело большого значения, он как-никак менялся повсюду, хотя убежденность an sich[50] в том, что уже наступило тысячелетнее царство, по-прежнему существовала, во всяком случае, среди лидеров революции. Кристиан подобной уверенности не разделял, а когда заговаривал об этом с Бодиль, у него складывалось впечатление, что изменение миропорядка ее давно уже не волнует. Ее, домашний, мир складывался из подгузников, колыбелек, вязаных штанишек и пеленального столика, который можно выдвинуть вперед и задвинуть обратно, поднять вверх и опустить вниз и который проще простого погрузить в небольшой автомобиль, если когда-нибудь они его купят, что вполне реально, ведь Кристиан повсюду мотается, ему машина очень даже нужна. Для работы, конечно. Раз уж у него такая работа.