В дебрях Центральной Азии. Записки кладоискателя

Теперь оставалось осмотреть южную часть города за кладбищем, куда мы и направились, захватив на всякий случай свою импровизированную лестницу. В этой части встретили сначала плоские бугры, кое-где сильно разрушенные башни, но также без пустоты внутри, а затем очутились среди более высоких холмов странного вида. Их желтые песчаные склоны местами были усыпаны совершенно черным щебнем, а на гребнях среди скал песчаной породы тянулась лентой то узкой в четверть, то широкой в 3-4 четверти, черная блестящая порода, похожая на каменный уголь. Местами было видно, что пласт этой породы или жила уходила круто в глубь холма. Мы спешились и стали осматривать эти холмы. Черные ленты по гребням можно было проследить в обе стороны на десятки шагов. Мы насчитали более десяти таких пластов или жил и заметили еще, что песчаная порода по обе стороны каждой ленты была очень прочная и выступала гребнями, а местами выдвигалась на седловины между холмами, подобно длинным плитам или балкам на несколько аршин. В одну из гряд холмов врезалась вершина глубокой промоины, упираясь в целую стену этой твердой породы с выступами в виде плит из зубцов. Ученый человек сумел бы разъяснить эту странную картину, но мы остались в полном недоумении, решили только на обратном пути набрать побольше этого черного камня из пластов, чтобы испробовать на костре, горит ли он.

Впереди, за этими холмами, поднимались высоко длинной чередой массивы зданий, похожих на то, которое в другой части города мы назвали дворцом хана. Но здесь они были более неуклюжие, с меньшим числом карнизов, башенок, промоин. По пути к ним мы попали в ложбину, занятую буграми сыпучего песка, по которым и поднялись к подножию ряда зданий. Они были слишком высоки для нашей лестницы; оконных или дверных отверстий также нигде не было видно. Приходилось думать, что они также не пустые внутри, а сплошные, как в ранее осмотренной части города, и что нигде нет надежды на успех раскопок.

На обратном пути мы набрали целый мешок черного камня из разных жил, увезли его в стан, а стволы тополей за ненадобностью оставили у этих холмов.

У палатки мы застали нежданных гостей — двух калмыков, сидевших у огонька, на котором варился наш обед, и беседовавших с моим приемышем; последний сказал мне по-русски (я уже выучил его родному языку):

— Они меня очень испугали! Прискакали к палатке и кричат: как ты смел остановиться на нашей зимовке и травить наш корм! Складывай свои пожитки и уезжай, откуда приехал. Грозили забрать лошадей. Насилу я уговорил их подождать, пока вы вернетесь к обеду. Я сказал им, что мы только вчера прибыли сюда и что русский купец поехал осматривать развалины города.

Мы спешились, поздоровались с гостями и ответили на обычные вопросы, откуда, куда и зачем. Я успокоил хозяев этой зимовки — следы их юрт мы и видели возле рощи — заявлением, что мы сегодня уезжаем.

— Вот мы захотели увидеть развалины этого большого старого города, — закончил я, указывая на его окраину.

Калмыки рассмеялись. — Никакого города здесь нет и никогда не было. Если бы когда-то здесь был город, мы бы это знали от наших предков и от лам нашего монастыря. Кто рассказал вам, что здесь был город, тот обманул вас.

— Но как же, — возразил я. — Ведь здесь много домов, башни, целый дворец, большое кладбище с памятниками.

— И оконные стекла валяются везде, а в стенах сидят ядра, которыми стреляли неприятели, которые завоевывали город и вероятно убили всех жителей, — прибавил Лобсын.

— Нет, люди здесь никогда не жили, — ответил один из калмыков. — Эти здания, башни, улицы, дворцы — все это творения нечистых духов подземного мира. Мы живем близко и слышим, как эти духи воют и плачут, когда бушует ветер в зимнюю ночь.

— Ну, вот видишь, Фома, — заявил Лобсын. — Я вчера уже сказал тебе, что это нечистые духи сделали подобие людского города.

Неудача наших раскопок согласовывалась с объяснением калмыков.

Мы, конечно, угостили приезжих чаем и баурсаками, не поскупились даже на несколько кусочков сахара.

После угощения я вспомнил, что мы привезли с собой мешок черных камней из города, чтобы попробовать, не уголь ли это. Я принес из палатки несколько кусков, показал их калмыкам и спросил, что это такое, знают ли они, что этих камней много в городе?

— Это мы знаем, — ответили они, — это горючий камень, такой же, как тот, который китайцы копают в Темиртаме. Но мы его не употребляем, он очень сильно дымит и воняет, когда горит в юрте; видно, что это тоже творение нечистых духов.

Я положил куски на костер. Они очень скоро вспыхнули, загорелись длинным пламенем с густым черным дымом и при этом сами стали плавиться и растекаться. Запах дыма действительно был неприятный, но как топливо в печах этот уголь, конечно, годился. Я сказал это калмыкам.

— В нечистом городе этого камня немного, — ответил один из них, — а до Чугучака отсюда далеко. Если тебе нужен такой камень — копай его в Темиртаме, там его много, а возить в город гораздо ближе.