В Дикой земле (СИ)

Он очнулся в ночи, не осознавая, слышит ли ещё грохот морской воды, или это шум реки, доносившийся снизу? Сердце колотилось в груди, каждое мгновение грозя разорваться, но при этом удалось устоять, не рухнуть со скалистого берега, на котором он оказался.

Немного дрожа, волшебник сделал шаг назад, затем ещё несколько, пока не упал на седалище и не смог выдохнуть. Бескрайнее иссиня-чёрное небо простиралось над ним, прекрасное полотно, прибитое к небосводу серебряными гвоздиками звёзд, такое красивое, по-летнему чистое… наделённое единственным лишь изъяном, который будто решил испоганить небеса Валемара навеки.

Кошмары вернулись более полутора недель назад, поджидали редкие часы сна, когда волшебник отвлекался от работы над книгой заклинаний и от исследований. Только теперь они были иными. Шепчущий не брал Тобиуса в свой плен, не устраивал мучительных пыток, силясь проникнуть на глубинные слои сознания. Теперь человека всегда ожидал поход в храм.

Он мало что помнил по пробуждении, сны улетучивались из памяти, но всегда было море, всегда был отлив и огромное здание, в обманчивой пустоте которого обитало нечто очень большое. И дыра, пугающий путь под морское дно. Эти образы сохранялись в памяти фрагментарно, слишком яркие, чтобы можно было их забыть. Как правило всё заканчивалось одинаково, Тобиус удерживался от опрометчивого шага и вместе с приливом к нему возвращалась возможность чувствовать ужас. На этом спасительном плоту серый маг и выныривал в явь. Но никогда прежде он не покидал своего спального места. Никогда прежде не оказывался на берегу реки. Одного шага не хватило на расставание с жизнью.

Предаваясь тяжёлым думам, Тобиус отправился назад в город по душной и жаркой ночи.

Агостар скоро должен был перевалить за середину, и погода стояла жаркая. Солнце с особой яростью палило днём, а ночи не приносили обитателям Ронтау облегчения. Ещё немного смущал запах.

Верно, тот, кто живал рядом с шелковицей знал, во что превращается земля под деревом в сезон плодоношения — в ковёр пятен разного оттенка с характерным и довольно сильным запахом. Плоды великого баньяна, правда, не были чёрными, отчего не красили улицы нижнего города, падая. Однако в них же было и больше сахара, больше сока, так что те из плодов, которыми не успевали заняться сборщики, разрывались внизу, поливая всё вокруг и привлекая тучи пчёл, ос, мух. Время выдалось непростым.

Кроме же роёв мелкого гнуса появились в Ронтау и иные летуны, огромные, грязно-белые, долгожданные. Шелковичные черви, объедавшие крону с весны, уже давно облепили ветви и ствол громадной шёлковой паутиной, в которую вплетали крупные белые коконы, — невероятное количество шёлковой нити. Сару-хэм не дожидались, пока все бабочки созреют, о нет, сметливые обезьяны бригадами, состоявшими исключительно из Длиннохвостых, лазали по дереву и срезали коконы, спуская их на землю.

В нижнем городе к тому времени гончары слепили из глины и обжигали огромную чашу, целый бассейн, стоявший на земле своей центральной частью, но возвышавшийся краями. Работа была непростой, однако у них имелся многовековой опыт. В эту чашу, залили чистой воды, разожгли под ней костры, и стали партиями погружать коконы. Опытные шелководы, не боявшиеся горячего пара, ухватывали концы шёлковых нитей и крепили их к большой деревянной катушке с рукоятками, после чего варившиеся коконы начинали разматываться путём вращения катушки. Десятки их кружили в горячей воде часы напролёт, пока не разматывались целиком и в воду не попадала уже погибшая куколка.

Оные несостоявшиеся бабочки считались среди сару-хэм сезонным деликатесом. Чем больше коконов разматывали шелководы, тем больше исключительно питательного белка попадало на столы обезьян, и вот это мясо они ели с куда большей охотой, чем плоть дунтранков.

Что же до той золотой сотни, до шелковичных червей, которых пастухи отмечали как самых здоровых и многообещающих за кем постоянно следили и чьи коконы не отправили в кипяток, эти счастливцы смогли закончить перерождение и вышли, став огромными грязно-белыми бабочками, совершенно безобидными и беззащитными тварями, которые не способны были даже летать, — только перепархивать с ветки на ветку, предаваясь любовным утехам. Век их был короток под жарким солнцем, они не нуждались в пище и питье, только лишь продолжение рода являлось их смыслом на этом окрылённом этапе жизни. Волшебник сделал немало зарисовок в свободные минуты.

Вернуться в верхний город не составило Тобиусу труда, но оставалось лишь задаваться вопросом, как он смог во сне проделать путь сверху через стену к самой реке, не привлекая ничьего внимания.