В дни Бородина

По нашему Заброшенному* городу в тридевятом царстве мы обычно ходим пешком, но ради уважения к русскому главнокомандующему, еще не прошедшему курс реабилитации, я сделал исключение, и первая ознакомительная прогулка совершалась верхами. Кони шли шагом, цокая копытами по мостовой, в то время как Михайло Илларионович с высоты седла обозревал окружающую реальность. Так мы имели возможность пообщаться один на один без помех и посторонних ушей, ибо у Кутузова накопилось ко мне много вопросов. И первое, что он у меня спросил – зачем мы вообще вмешались в эту историю с Наполеоном? Ведь, как ему уже успели рассказать, русская армия все равно побеждала – не сейчас, так несколькими месяцами позже. А то там, в 1812 году, сейчас все, в том числе и сам Кутузов, сбиты с толку и не понимают, что им делать после того, как Наполеон потерпел поражение, а они оказались ни при чем…

Примечание авторов: *

заброшенным этот город называется по привычке. Разумеется, после того как в нем больше года базируется войско Серегина, ни о какой заброшенности не может быть и речи.

– Сказать честно, – ответил я, пожимая плечами, – Небесный Отец не посвящает меня в тонкости своего целеполагания.

– Небесный Отец? – переспросил Кутузов.

– Да, – ответил я, – хотя чаще его зовут Создателем, Творцом, Всевышним, первым лицом Троицы и так далее, сам он предпочитает, чтобы мы называли его Отцом. Впрочем, это длинная история…

В ответ Кутузов внимательно глянул на меня своим единственным глазом и хмыкнул.

– И все же, Сергей Сергеевич, – с нажимом произнес он, – я бы хотел услышать ее хотя бы вкратце. А то как-то становится не по себе, когда прямо тебе на голову падает Некто с вооруженным до зубов войском и в мелкие щепки ломает все планы.

– Скажу вам честно, Михайло Илларионович, – признался я, – что я и мои товарищи родом из будущего, двести лет тому вперед по отношению к вашему времени. Однажды, по ходу выполнения одного особого задания, моя команда провалилась в другой мир, расположенный так глубоко под слоями бытия, что теперь даже и не верится. В свое время именно туда эмигрировали эллинские боги. Насколько я понимаю, в том мир вообще падает все, что сорвалось с верхних этажей Мироздания… Тогда нас всего было шестнадцать человек, и из них шестеро штатских, включая четверых детей; и один священник, главным оружием которого было Божье Слово… С тех пор минуло полтора года. Теперь у нас двенадцать тысяч конных, тридцать тысяч пеших, все прекрасно вооружены и обучены, и мы шаг за шагом, мир за миром, поднимаемся обратно в свой мир… Попутно мы выполняем задания Небесного Отца, устраняя разные исторические перекосы. Мне просто указывают очередной мир и говорят, что он нуждается в исправлении. Об остальном я должен догадаться сам – ведь именно для этого мне даны свобода воли и человеческий Разум, а также способность отличать добро от зла. И имейте в виду, что пока не выполнена задача в предыдущем мире, дверь в следующий просто не открывается, так что я буду с вами до победного конца, каким бы он ни был.

– Да уж, – вздохнул Кутузов, глядя на марширующий с занятий батальон пеших лилиток из резерва, – бедняга Бонапартий, небось, до сил пор опомниться не может…

– Да, не может, – согласился я, – хотя все для него могло обернуться гораздо хуже. Первым моим побуждением было прихлопнуть его как муху. Очередь шрапнелей по Шевардинскому кургану – и господин Бонапарт, торчащий там как бельмо на глазу, был бы тяжело ранен или убит наповал. Еле, знаете ли, сдержался…

– А почему, позвольте узнать? – спросил Кутузов.