В дни мировой войны. Мемуары министра иностранных дел Австро-Венгрии

Мой друг выполнил эту задачу с большой самоотверженностью и толковостью и сообщил берлинским деятелям, и в частности Эрцбергеру и Зюдекуму, вкратце следующее. По его мнению, мы подошли к решительному поворотному пункту. Следующие недели должны решить, быть ли миру или войне a outrance. Франция устала и не стремилась бы к выступлению Америки, если бы оно не вызывалось необходимостью. Если поведение Германии заставит Антанту продолжать войну, то положение станет весьма серьезным; Австро-Венгрия дольше продолжать не может, Турция тоже нет, а Германия одна не сможет довести войну до благополучного конца. Позиция Австро-Венгрии понятна всему миру. Она готова заключить мир без аннексий и контрибуций и приложить все силы к тому, чтобы помешать повторению войны. Австро-Венгрия считает, что разоружение сухопутных и морских сил, проведенное в очень широком масштабе, является единственным средством финансового возрождения Европы после войны. Германия должна высказать свои намерения с той же откровенностью и заявить:

1. Ни аннексий, ни контрибуций.

2. Безусловно полное очищение Бельгии (политическое и экономическое).

3. Все области, оккупированные Германией и Австро-Венгрией, будут очищены немедленно после того, как обоим этим государствам будут возвращены их территории (включая и немецкие колонии).

4. Германия солидарна с Австрией в стремлении провести всеобщее разоружение и дать гарантию того, что другой войны больше не будет.

Такое заявление должно быть сделано публично от общего имени германского правительства и рейхстага.

Результатом этих переговоров явилась известная мирная резолюция от 19 июля 1917 года. Государственный канцлер Бетман пал первой жертвой. Верховное командование, враждебное ему и уже издавна пытавшееся удалить его, заявило, что такая резолюция неприемлема. Когда же Бетман вышел в отставку и был назначен Михаэлис, то верховное командование все же примирилось с ней.

Как ни была удовлетворительна эта резолюция сама по себе, она все же страдала одним органическим недостатком. Ни для кого не оставалось тайной, что все элементы, склонные к пангерманизму или родственные ему, и в первую очередь германский Генеральный штаб, не были согласны с резолюцией и что поэтому она не могла быть рассматриваема как волеизъявление всей Германии.

Правда, что численно подавляющее большинство немцев стояло за нее, но вожди и примыкающая к ней группа влиятельных лиц были против нее. «Голодный мир», «мир отречения», «шейдемановский мир» – вот выражения, в которых печать клеймила резолюцию и громко протестовала против нее. Германское правительство также не высказывалось достаточно ясно. 19 июля государственный канцлер Михаэлис в рейхстаге произнес речь, в которой хотя и одобрял резолюцию, но с оговоркой: «Так, как я ее понимаю» – оговоркой, отнимавшей значение всего сказанного им.

В августе государственный канцлер написал мне письмо, в котором обосновывал свой оптимистический взгляд на вещи и давал точное объяснение германской позиции касательно Бельгии. В этом письме он пояснял вышеупомянутое одобрение резолюции с оговоркой «как я ее понимаю» (по крайней мере, по пункту о Бельгии) в том смысле, что «Германия оставляет за собою право сохранения в Бельгии в широком масштабе военного и экономического влияния».

Письмо это гласило: