В долине солнца

Рука, сжимавшая его руку, была как никогда теплой, и он чувствовал, как ее кровь стремится по его венам, спеша приветствовать ее ложное тепло, и как она шумит у него под кожей, будто жадный, голодный зверь. Она улыбалась, и он знал: она говорила одновременно и правду, и ложь. Он чувствовал, как последние силы покидают ее, пока она боролась за сохранение иллюзии, что была способна источать тепло. Ее фигура казалась такой знакомой, такой подобной музыке, и это была ложь, к какой она прибегла, чтобы привязать его к себе. Но правда была такова, что ей не нужна была его любовь.

– Мы вечны в своей нужде, Тревис. Какая может быть польза от женщины и мальчика, если не принять их в пищу?

Его тошнило, у него кружилась голова.

– Ты так устал, так ослаб, – сказала она. – Нам нужно поспать. Поспать, любовь моя.

Смутно осознавая, что с ним что-то начало происходить – то, что уже происходило раньше и что он сам сделал с Гаскин тем утром, – теперь казалось, это было целую вечность назад, – он вспоминал музыкальный автомат в «Калхунс» и звезды, что вращались на небе снаружи. Он взобрался на спальное место, устроившись на боку, чтобы не видеть ее, но чувствовал теперь все истинное давление, что она на него оказывала. Последним, что она прошептала, холодя ему шею своим дыханием, были слова развеянной иллюзии:

– Я люблю тебя, Тревис. Я люблю тебя.

«Я тебя ненавижу, – думал он, пока она спала. – Ты не то, чего я хочу. Не то, что потерял».

Но он устал.

Так устал.

Он уснул.

Аннабель поблагодарила девушку в окошке «Тейсти Фриз» и взяла два пропитанных жиром бумажных пакета и стаканчики из вощеной бумаги, чтобы отнести их к столику для пикника, где ее ждал Билли Калхун. Она была в джинсах и клетчатой блузке, а волосы собрала в голубой платок, который завязала на макушке. На блузке стояли пятна желтой краски после того раза, когда они с Сэнди красили кухню вскоре после того, как умер Том. «Не старайся хорошо выглядеть ради него, – сказала она себе этим утром, глядя на свой открытый гардероб. «Это не то, нет». Она надела рубашку и, отвернувшись от зеркала комода, увидела отброшенное покрывало на своей кровати и вмятину на простыне, оставшуюся от тела ковбоя после того, как он спал здесь накануне. «Это не то», – подумала она снова.

Калхун взял у Аннабель бургер, но не стал сразу его есть. Она села напротив него и убрала обертку со своего. Девушка из «Тейсти Фриз» наблюдала за ними, подперев руками подбородок.

– Завтра у него день рождения, – сообщила Аннабель.

– Я помню, – сказал Калхун.

– Джек Муни сказал, что приедет и наполнит бассейн, без дополнительной платы.

– Джек – хороший мужик.

– Я подумала, и ты мог бы прийти.

Калхун отпил содовой и посмотрел на шоссе, что тянулось вдоль всего города. Аннабель проследила за его взглядом и поняла, что он наблюдает за мамой с дочкой, которые усаживались в «Шевроле» на стоянке «Бережливого Дэна». Руки девочки были заняты бумажными пакетами размером почти с нее саму. Мать взяла пакеты и поместила их в багажник «Шевроле». Она поцеловала дочь в макушку и захлопнула багажник.

Калхун снял обертку с бургера и откусил. Затем вытер руки бумажной салфеткой.

– Мой жилец уехал, – сказала Аннабель. – Вчера ночью.

– Что-то случилось?

– Не знаю, – ответила она.

– Не знаешь?

– Он меня напугал.

– Это как? Он что-то сделал?

– Ничего он не делал. Не знаю. Все нормально, просто…

– Просто что?

Она покачала головой.

«Не помню, – подумала она. – Боже, почему я не помню?»

– Уехал. Я захотела, чтобы он уехал, и он уехал. Вот и все.

– Тогда оно и к лучшему, – сказал Калхун. – Вы с Сэнди в порядке?

Она кивнула и успокаивающе ему улыбнулась, после чего залезла в свой бумажный пакет и съела жареную картошку.

– В общем, – сказала она, – ты приглашен на вечеринку.

– Я могу прийти и быть собой? – спросил Калхун.

– Это не костюмированная вечеринка.

– Ты понимаешь, о чем я.

Она положила руки себе на колени, прижала большие пальцы друг к дружке, так что те стали похожи на бодающихся баранов.

– Он к этому не готов, – ответила она.

– Аннабель.

– Я к этому не готова.

– Ты просто тянешь время и не признаешь правду. Ты это понимаешь?

– Ты, кажется, мне уже пару раз это говорил.

– Тома нет уже год, – напомнил он.

Она съела еще картошку.

– Тебе нечего стыдиться, пойми. Мы сделали что сделали. Десять лет назад, и я не…

– Одиннадцать, – поправила она. – Сэнди будет одиннадцать. И я этого не стыжусь. – Она бросила хрустящий кусочек картошки одинокому скворцу, который прыгал по бетону. Тот схватил еду и улетел на ветку можжевелового дерева на стоянке неподалеку, где скакала и чирикала еще дюжина птиц. Аннабель опустила глаза на бургер Калхуна, с которого жир капал на бумажную обертку. На булку села муха и поползла по ней. Аннабель махнула рукой, прогнав ее. – Я хочу, чтобы ты пришел на праздник Сэнди, – сказала она. – Разве этого не может быть достаточно для меня, хотя бы сейчас?

Он положил бургер и сложил над ним руки домиком.

– В чем дело? – спросил он.

– Что именно?