В доме на холме. Храните тайны у всех на виду

Рози и Пенн пошли в ресторан — первый новогодний выход после того Нового года, что предшествовал рождению Ру, и он отличался практически во всем, включая и тот факт, что им не хватило организованности заранее заказать столик, и энергии, чтобы чувствовать себя бодрыми после 21:45. В итоге они оказались в кофейне, где пили чай с аспирантами, которые остались на каникулы в городе, и поужинали двумя маффинами и печеньем с шоколадными кусочками.

Рози в любом случае была не голодна — и вообще не была уверена, что когда-нибудь снова ощутит голод. Она сжимала пальцами стакан с виски и пыталась определить, врежется ее лицо в стол, если выпустить его из рук, или голова взлетит, пробив потолок, в небо, точно воздушный шарик, все уменьшаясь и уменьшаясь, пока не пропадет там на веки вечные.

— Напомни еще раз, зачем мы это делаем.

Пенну не надо было спрашивать, что она имела в виду под словом «это».

— Мы спросили его. Он сказал, что хочет именно этого…

— Он сам не знает, чего хочет. Ему всего пять.

— …чтобы быть счастливым, — добавил Пенн.

— Он не в состоянии даже понять, не то что просчитать, что случится, когда он придет в школу, одетый как девочка.

— Фея.

— Девочка-фея.

— Верно.

— На следующей неделе, — добавила Рози, просто на случай, если грандиозность ситуации ускользнула от его внимания.

— Тоже верно.

— Зачем нам вообще понадобилось спрашивать, чего он хочет? Он хочет спать в будке с Юпитером. Он думает, что высокие каблуки — это удобно. Он явно не тот человек, на чье суждение следовало бы полагаться, принимая серьезные жизненные решения.

— Ты не так уж неправа. — Лицо Пенна казалось ему самому застывшим в гримасе, которая, как он надеялся, демонстрировала сдержанный оптимизм, а не маниакальную панику. Он вспомнил их первое свидание — все эти маленькие жизни назад; другой вечер, когда никак не мог успокоить свое несущееся вскачь сердце или сделать такое выражение лица, какое хотелось. Если бы сейчас получилось хоть на йоту так же хорошо, как тогда, все было бы нормально. Пенн также хотел верить, что, поскольку тот вечер привел к настолько славному итогу, возможно, они в безопасности, возможно, ничто не пойдет настолько наперекосяк. Но, может быть, совсем наоборот.

Рози ощущала лишь страх. Она глохла от голосов, завывавших в ее голове, что она сумасшедшая, раз согласилась на такое, что ее суждению никак нельзя доверять. И среди какофонии едва разбирала голос рассказчика, который довольно миролюбиво указывал на дорожную развилку перед ними. Путь справа был мощеным и тенистым, безмятежно катившимся вдоль детства, отмеченного принятием, к взрослой жизни, отмеченной взаимной любовью, внуками и радостью, в то время как левая тропинка была усыпана булыжниками, на ней свистел ветер; в обоих направлениях она карабкалась в гору и шла бог знает куда. И вот Рози на перекрестке, позволяет своему малышу слепо бежать по левой тропе (в юбочке и на каблуках) под укоряющим взглядом рассказчика.

— Просто эта дорога кажется такой трудной… — она делала глубокие вдохи, пока не почувствовала себя надутой до грани взрыва, — такая трудная жизнь! Это нелегкий путь.

— Нелегкий, — согласился Пенн, — но я не уверен, что хочу для своих детей именно легкости.

Она подняла на него взгляд.

— Это почему?

— В смысле если бы мы могли получить всё, то конечно. Если бы мы могли иметь всё, то да, я желал бы им легкой, успешной, полной веселья жизни, с хорошими друзьями, внимательными возлюбленными, кучей денег, интеллектуальной стимуляцией и красивыми видами из окон. Я желал бы им вечной красоты, заграничных путешествий и умных телепрограмм. Но если я могу получить не все, а лишь малую часть, то не уверен, что легкость входит в список пожеланий.

— Серьезно?

— Легкость — это мило, но не так хорошо, как возможность быть тем, кто ты есть, или умение постоять за то, во что ты веришь, — пояснил Пенн. — Легкость — это славно, но мне интересно, насколько часто она ведет к творческой работе, партнерству или бытию.

— Легкость, возможно, вычеркивает наличие детей, — признала Рози.

— Наличие детей, помощь людям, художественное творчество, изобретение чего угодно, лидерство, решение мировых проблем, преодоление собственных. Не знаю. Мало что из того, что я ценю в нашей жизни, отличается легкостью. И мало что из нее я обменял бы на легкость, мне так кажется.

— Но это страшно, — прошептала она. — Если бы это было правильно, разве мы бы этого не знали?

— Вспомни последний раз, когда что-то беспокоило одного из детей, или он вел себя странно, или не спал, или не справлялся с математикой, или не делился по-доброму во время игр, — и мы знали почему.

— Знали почему? — переспросила Рози.

— Знали почему. Абсолютно точно знали, что именно не так, и что следует сделать, чтобы это исправить, и как это сделать.

— Как родители?

— Как родители.

— Никогда?