В двух битвах

— Спасибо, Тонюша! Большое спасибо, — довольно громко заговорил возбужденный Гус. — Мне и всегда было с тобой легко. Но за это уточнение, — он сделал ударение на последнем слове, — наших отношений еще раз мое большое спасибо тебе, родная! Хотя я действительно решительно во всем слишком далек от всего артистического, я буду стараться выполнять и эту твою просьбу.

На том они и расстались в тот памятный вечер.

И вот сейчас, подходя к переднему краю, Гус поймал себя на той мысли, которую он ни тогда, ни после ни разу не высказывал Тоне. Но мысль эта с приездом на фронт все больше трогала его суровое солдатское сердце. Суть ее состояла в растущей тревоге за Тоню, за ее жизнь... «Это умное и смелое создание любит действовать, и действовать, не страшась ничего... — Успокаивая себя, Петр Гус улыбнулся: — Но ведь теперь, как она сказала, мне легче будет воевать. Я отныне смелее буду приказывать, и особенно тогда, когда совсем не нужно ей ходить на рискованные вылазки. И пусть попробует возразить!»

— Вот и землянка комбата, — прервал его мысли сержант.

— Хорошо, располагайтесь здесь.

Гус представился. В землянке оказались два комбата, командиры двух рот и трех приданных к батальону подразделений, принимающих участие в разведке боем. Он с каждым поздоровался, называя себя. Ожидали прибытия командира полка и замкомдива. К бою было все спланировано. Уточнялись детали.

Вошел заместитель командира дивизии и сразу обратился к Гусу:

— Слыхал о вас, много доброго слыхал. Рад познакомиться. С разведкой в дивизии до сегодняшнего дня — одни слезы. Месяц не могут «языка» взять ни полковые, ни дивизионные разведчики. Надеюсь, теперь вы исправите этот неутешительный пробел.

В полночь, после огневого налета, усиленный стрелковый батальон атаковал противника. С ходу удалось сбить боевое охранение и ворваться в первую траншею, но дальше продвинуться не смогли. И не беда. Зато взяли одиннадцать пленных.

3. Допрос Курта Шлейхера

Переводчицей на допросе пленных была Тоня. Со своими обязанностями она справлялась отлично и получила благодарность замкомдива. Но был на допросе и казус. Один унтер-офицер категорически отказался отвечать. Замкомдив вспылил и приказал перевести: «Если будет играть в молчанку, расстрелять немедленно!» Гитлеровец дерзко ответил: «Это в вашей власти, но отвечать не буду!» Замкомдив приказал его увести, сказав, что в штабе армии этот щенок развяжет язык.

От пленных Тоня узнала, что не пожелавший отвечать унтер-офицер с каким-то поручением прибыл на передовую только вечером из вышестоящего штаба. Она попросила Гуса задержать унтер-офицера до вечера.

— Я с ним пообстоятельнее поговорю на другие темы, может, удастся кое-что узнать и по интересующему нас вопросу.

Гус получил разрешение. Пленных, кроме отмолчавшегося, увели. Тоня подошла к унтер-офицеру:

— Встаньте. Пойдете с нами!

Ефрейтор Блинов завязал унтеру глаза. Пошли. Петляли по траншее и полю часа четыре — так приказала Тоня.

— Пусть думает, — пояснила она, — что его ведут далеко. Было уже светло, когда Блинов постучал в дверцу крохотного, наскоро построенного блиндажика. Тоня попросила подождать. Оделась и разрешила войти.

— Привели. Всю дорогу молчал. Что дальше делать?

— Идите отдыхать. Унтер-офицера сдайте командиру третьего отделения. Он получил указание.

Часа за два до полудня в блиндаж Гуса ввели унтер-офицера. Его ожидала Тоня. Он вытянулся перед красивой девушкой в форме старшего сержанта. Она пригласила его сесть на табуретку. Гитлеровец накануне несколько часов поспал, умылся, привел в порядок униформу. Его побрили и покормили. Тоня внимательно посмотрела на унтера. Высокий, стройный блондин с серыми умными глазами и округлым интеллигентным лицом. Держался независимо.

— Как вас зовут?

— Курт.

— Фамилия? Надеюсь, она не представляет из себя военной тайны? — добавила Тоня.

— Нет, конечно. К тому же ваши солдаты забрали у меня документы. Шлейхер моя фамилия.

— Курт Шлейхер. Очень хорошо. Моя фамилия Ильиченкова, зовут Антониной.

— Антонина Ильиченкова, правильно я вас назвал?

— Правильно.

— Очень хорошо, — впервые улыбнулся Курт. — Вы прекрасно говорите на моем родном языке и, точно так, как говорят у нас в Берлине.

— А вы житель Берлина?

— Да... я из Берлина, — ответил немец после небольшой паузы.

— Вы немного задумались, Шлейхер, и, по-видимому, над тем, не явится ли ваш ответ разглашением военной тайны?

— Да, да, вы не ошиблись. Я солдат и национал-социалист, связан долгом и поэтому ни на какие вопросы, касающиеся военной тайны, отвечать не имею права.

Тоня пояснила, что она хотела поговорить с ним обо всем, кроме вопросов, связанных с войной и фронтом.

— О-о! Это очень хорошо! Поговорить не слишком пожилому человеку со столь очаровательной девушкой да еще на отличном немецком языке, это большое счастье, и тем более в моем положении. Давненько не выпадало мне подобного даже «там», — он указал рукой в сторону своих. — Я согласен. Но, надеюсь, вы свое обещание сдержите и не будете омрачать нашу беседу вопросами, связанными с военной тайной?