В двух шагах от рая

— Она все видит и гордится тобой, — взволнованно сказала Щеголева. — ; Наверняка ей так приятно, что ее сын достиг таких высот. Это правда. Я верю, что окончание физического существования не означает конца жизненного пути. Вечность и забвение или вечность и память — вот что остается по ту сторону бытия. Ты помнишь о маме, значит, ей спокойно, легко, она улыбается.

Рогозин отвел глаза и крепко пожал протянутую руку Юлии. Он был благодарен ей за эти слова. Он и сам много раз думал об этом. Наверное, поэтому так часто разговаривал с маминой фотографией и иногда даже слышал, как она отвечает ему. Он слышал ее голос, который не мог спутать ни с каким другим. Какое-то время после этого он ходил совершенно умиротворенный, но вскоре снова впадал в состояние необъяснимой тревоги, хандры. Именно в такие моменты он бывал резок с теми, кто оказывался рядом. Он позволял себе быть грубым, не испытывая чувства вины. Его подруги становились своеобразными мишенями, в которые без промаха бил гнев и раздражение Рогозина.

Сейчас перед ним сидела женщина, которую он никогда не сможет обидеть. Все его коварные планы соблазнения, желание просто насладиться очередной победой ушли так далеко, что и вспоминать о них не хотелось. Ему было стыдно за эти мелкие, подлые мыслишки, и еще Дмитрий был благодарен Надежде Андреевой, которая встряхнула его. Если бы не ее откровенность, пожалуй, сегодняшний вечер он проводил бы совершенно иначе. И завтрашний, и следующий. Он бы так и не решился позвонить, напомнить о себе. Из страха быть отвергнутым он бы долго делал вид, что его перестала волновать женщина по имени Юлия. Теперь он боялся отвести от нее взгляд. Ему казалось совершенно нереальным, что они вместе, что они как будто говорят на одном языке. Чувство неловкости ушло, его место заняло желание узнать друг друга. Рогозин боялся торопить события. Он лихорадочно выбирал вопросы, кажущиеся ему самыми важными. А важным было все, любая мелочь, потому что она касалась ее — женщины, о которой можно только мечтать. Рогозин чувствовал легкий хмель, расслабляющий и возбуждающий. И причиной его была не пара рюмок саке. Это Юлия — это все она. Дмитрий усмехнулся, она даже не предполагает, какой властью обладает над ним. Знала бы, наверняка вела себя по-другому. Хотя… Она не из тех, кто приспосабливается — у нее на лице все написано. Вот сейчас ей хорошо, уютно, она не жалеет, что пришла. В ее глазах тот же ровный, согревающий свет, которым подбадривала его и вселяла веру в свои силы мама.

— Юля, — Рогозин понимал, что настает тот момент, когда, как говорится, или пан, или пропал. — Юля, я не могу ходить вокруг да около. Мы с тобой в этом плане похожи — прямолинейность и никаких увиливаний. Так вот, прежде всего я хочу сказать, что ты необыкновенная. Я только увидел тебя тогда, в феврале и понял, что сама судьба привела тебя именно ко мне. Ко мне, к человеку, который способен оценить тебя по высшему разряду. Человеку, который всегда ждал тебя, такую, как ты.

— Какую, Митя? — она обратилась к нему, как это делала мама. Рогозин покачал головой, выражая недовольство, что она перебивает его. — Я самая обыкновенная женщина, к тому же на много лет старше тебя, обремененная комплексами, которые успела приобрести. В чем моя необыкновенность?

— Для меня ты — совершенство. Ты говоришь «Митя» — и у меня так легко делается на сердце. Словно мама вернулась…

— Мама? — Юлия насторожилась: «За кого он меня принимает? Кто ему нужен?»

— Но не в этом дело, — поспешил заверить ее Рогозин. — Твои глаза, манера говорить, держать голову, походка и грация — все это вызывает у меня восхищение. Ты единственная, кого бы я хотел видеть хозяйкой своего дома. Я бы хотел просыпаться и каждое утро начинать с того, что прикасаться к тебе. Целовать теплую щеку, варить для тебя кофе. Ты любишь кофе?

— С недавних пор, — ответила Юлия и почувствовала, как прошлое снова коснулось ее. Оно несколько остудило романтику вечера, обдав леденящим холодом. Щеголева словно снова оказалась с телефонной трубкой в руках, когда произносила: «Не торопи меня — это единственное, о чем я тебя прошу…» Юлия испуганно огляделась по сторонам, как будто боялась, что кто-то прочел ее мысли. Как будто где-то в полумраке за небольшим круглым столиком за ней наблюдает Щеголев. И наверняка он не понимает, зачем ей понадобилось снова дать ему искру надежды.

— Ты снова далеко, — вглядываясь в застывшее лицо Юлии, заметил Рогозин.

— Уже вернулась, — улыбнулась Щеголева.

— Давай снова пооткровенничаем?

— Давай.

— Тогда расскажи о своем детстве.

— Детство как детство. Хочешь, я скажу, чего не люблю с детства? — хитро сощурилась Щеголева.

— Хочу, интересно.

— Запах лаврового листа не выношу.

— Что? — Рогозин обескураженно смотрел на Юлию, сморщившую лицо так, словно у нее под носом была тонна этой пряности.