В глубине Великого Кристалла. Том 2

— Господи, ну что за чушь! — выдохнул Валентин. И подумал: “Самое удивительное, что я верю чепухе. Вернее, верю, что Абов этому верит”.

— У тебя же глаз художника, — сказал Абов. — Профессиональная наблюдательность. Если что появится в самом деле, запомнишь в деталях, опишешь как надо…

— В секретном сообщении!

— Да хоть всему миру рассказывай! В статьях с рисунками и фото… Правда, говорят, фото не получается, они

засвечивают. Потому и нужен художник. Чтобы отразил подробности…

“Нет, ребят мне от этого дела не избавить, — быстро думал Валентин. — Да и самого, если упрусь, постараются где-нибудь запрятать. Возможно, здесь же, под предлогом карантина… Ну, прорвусь, а дальше что? Ребята останутся с каким-нибудь гадом вроде Мухобоя…”

Потом еще мелькнула мысль: “Это тебе за Андрюшку…”

Валентин сказал медленно и хмуро:

— Но револьвер я в самом деле оставлю себе.

— Да ради всех святых! — обрадовался Абов. Быстро встал. — Ты только это… покажи его. Что за игрушка-то?

Валентин поднялся, задрал рубашку, вынул “бергман” из-за пояса. Абов осторожно взял, повертел барабан.

— Австрийский… Но сюда явно с Юга попал. Видишь, старый номер забит и новый, самодельный наколочен.

Валентин пригляделся. На рамке барабана, снизу, были неровно выбиты на металле цифры: 4300006. Третий ноль стоял значительно ниже остальных. И Валентин сжался, захолодел, как от скверной приметы, от предчувствия беды.

3

В прошлом году, дав “отбой” Разину, Валентин ощутил свободу, как мальчишка в первый день каникул. Правда, ощущалась в этой свободе горечь, и стыд был — за ту вину, что едва не обрушилась на него. Но и облегчение было. И чтобы сбросить прежний груз и переживания, Валентин решил наконец, что сегодня закончит все срочные дела, позвонит Валентине и наутро купит билет на проходящий поезд. Укатит куда-нибудь к морю.

А ночью по городу пошли посыльные военной коллегии, подымая и сгоняя на сборные пункты солдат и офицеров резерва. Подняли и Валентина.

В ту пору уже вовсю по южным краям Восточной Федерации шло “выяснение отношений” и громыхали бои местного значения. Каждая провинция вспоминала свою историю, шила разноцветные флаги и требовала, чтобы ее признали отдельным государством. Но при этом не хотела признавать других и гребла под себя соседние территории. Города бастовали и строили баррикады, а между станицами и селами, кишлаками и аулами ощетинивались колючей проволокой границы. “Национальные гвардии” и “дружины борцов за справедливость” палили друг в друга (а чаще — в мирных жителей) из всевозможных стволов — начиная от музейных кремневых ружей и кончая залповыми установками, захваченными в местных гарнизонах. Порой (обычно, когда очередной конфликт уже выдыхался) центральное командование спохватывалось и храбро посылало в “горячий район” батальоны всяческого спецназначения. Бравые парни в разноцветных беретах лихо въезжали на площади и проспекты, шарахая очередями по темным окнам и наматывая на гусеницы зазевавшихся демонстрантов… Потом объявлялись дни траура, создавались всякие комиссии для расследования и занудно заседал парламент, не приходя, как правило, ни к какому решению…

Но заваруха в Саид-Харе напугала власти особенно сильно. Примыкавшие к Саид-Хару области не только заявили о создании очередной “независимой республики”, но возымели намерение слить ее с соседним государством. Открыли границу с ним, разогнав и срыв бульдозерами заставы. Из-за кордона пошли отряды чернобородых, в белых чалмах добровольцев и потоком хлынуло оружие, которым до недавнего времени Восточная Федерация щедро снабжала “наших миролюбивых соседей и братьев”. И столичный штаб принял экстренные меры.

…Полусонных, не забывших еще теплые постели, матерящихся, перепуганных и проклинающих “демократические преобразования” резервистов торопливо переодели в драное “хэбэ”, дали под расписку короткоствольные “Б-1” с полным боекомплектом, погрузили в тряские, дребезжащие заклепками четырехмоторные “кентавры” и к утру приземлили на раскаленном аэродроме в двадцати километрах от Саид-Хара. Дальше двигаться было некуда, дороги на Саид-Хар и на границу оказались перекрыты. На горизонте что-то дымно горело, отдаленно ухали залпы, а в сухой траве у бетонной полосы надрывно и мертво, как механизмы, трещали кузнечики.

Резервную офицерскую роту поместили в нагретом пустом ангаре — почти без воды и совсем без еды. Так прошел день, а в темноте ангар кто-то попытался атаковать. Очереди гулкими отбойными молотками ударили по гофрированному железу стен. И люди в ответ лупили наугад, в ночь, из автоматов и старого “ручника”, высунув стволы в щели между металлическими листами. Стояла вонь от пороха, разогретой ружейной смазки и горячей стали…

Утром повезли их в Саид-Хар. Открытый грузовик, в котором ехал Валентин, шел впереди. Под колесом что-то рвануло, кузов упруго вздыбился. Валентина кинуло на кремнистую обочину. Он упал на сгиб левой руки и, кажется, порвал связки.