—
— Да! Просто выходи за меня. Ты идеальная, — сказал Бен. — Здесь жарко.
— Ладно, ладно, я везу тебя домой.
— Но ты выйдешь за меня? — спросил он, улыбаясь и наблюдая, как я веду машину.
— Думаю, за тебя говорит обезболивающее.
— Что у пьяного на языке, то у трезвого на уме, — парировал он и уснул.
Я сидела возле бассейна Сьюзен, читала журнал и загорала. Мы с ней играли в кункен и пили много чая со льдом. Шли дни, а я ничего не делала. Я гуляла по саду Сьюзен, иногда срывала лимоны с ее фруктовых деревьев, а потом клала их в напитки. Я наконец начала прибавлять в весе. Я не вставала на весы, но видела, как округлились щеки.
Когда дни стали прохладнее и по ночам стали дуть ветра Санта-Аны, я иногда сидела у очага на улице. Думаю, я была первой, кто развел в нем огонь. Но вскоре от него стало пахнуть теплым костром. И если я закрывала глаза достаточно надолго, то мне удавалось убедить себя, что я в обычном отпуске.
Сьюзен, как правило, бывала рядом со мной, проводя со мной ее собственную версию курса реабилитации вдовы. Иногда она начинала плакать, но всегда себя останавливала. Я не сомневалась, что по ночам, в кровати, оставшись одна, свекровь давала себе волю. Время от времени, когда я пыталась уснуть, я слышала ее рыдания в другой стороне дома. Я никогда не заходила в ее спальню и не упоминала об этом на другое утро. Ей нравилось быть наедине со своей болью и не хотелось ею делиться. В течение дня Сьюзен была рядом со мной и помогала мне восстанавливаться. Пусть несовершенная, но ее система хорошо работала для нее. Она могла быть собранной и деятельной, когда это требовалось, и, по-своему, она была в ладу со своими чувствами. Пожалуй, я училась у лучшего учителя, потому что мне стало немного лучше.
Когда Сьюзен не было поблизости, я иногда прокрадывалась в старую спальню Бена. Я представляла, что комната ждала его, застывшая во времени с того момента, как он ее покинул. Я думала найти там старые школьные награды и фотографии выпускного бала, может быть, один из тех фетровых флагов, которые, как я видела, люди прикалывают к стене. Мне хотелось узнать больше о моем муже. Мне хотелось получить больше информации о нем. Провести с ним больше времени. Но вместо этого я нашла маленькую комнату, убранную задолго до смерти Бена. Кровать с голубым полосатым стеганым одеялом и в одном углу наполовину разорванный стикер какой-то фирмы скейтбордов. Иногда я сидела на его кровати и слышала, какая тишина накрывает дом, в котором живет только один человек. Пока я не приехала, тут, наверное, вообще стояла гробовая тишина.
Я представила мир, в котором у меня трое детей и красивый муж. У нас огромный внедорожник. Муж тренирует футбольную команду девочек. У него нет лица, нет имени. Честно говоря, в моем сценарии он не имел значения. Я продолжала пытаться придумать способ сохранить Бена в той новой жизни, которую я могла бы иметь. Я могла бы назвать сына Беном, но это казалось слишком очевидным и, откровенно говоря, слишком незначительным жестом. Я начинала понимать, почему люди основывают фонды и благотворительные организации в честь других людей. Хорошо было бы работать в Фонде за отказ от «Фруктовых камешков» именно Бенджамина С. Росса. Но я знала, что не существует ничего, против чего можно было бы бороться от его имени.
По правде сказать, мне на многое недоставало страсти. Порой мне хотелось, чтобы у меня было какое-то увлечение. Если хорошо подумать об этом, то оно само по себе и есть страсть. Хотя и слабенькая.
Сьюзен всегда что-нибудь планировала, чтобы занять меня, пусть даже структурированный день отдыха и просмотра телепередач. Иногда «полевой советник», роль которого она продолжала играть, мог быть несколько резким, но не мне было говорить ей, чтобы она унялась. Сьюзен хотела мне помочь, и она помогала. С каждым днем я становилась чуть более жизнеспособной.
— Сегодня вечером в городе будет моя подруга Ребекка, — как-то сообщила мне Сьюзен во второй половине дня. — Я подумала, что мы можем все вместе отправиться в тот новый средиземноморский ресторан, который я нашла.