В Иродовой Бездне (книга 2)

Однажды с передачами получилась какая-то неувязка, произошел перерыв в их приеме тюремными службами, и курящим нечего было курить. Они тосковали необыкновенно. Начальник же милиции метался из угла в угол. Наконец, залез под нары, достал оттуда старый березовый веник, завернул в бумагу листья березы и закурил. Но, увы, это не принесло ему облегчения. С большим состраданием смотрел на него Лева.

– Вы бы обратились ко Христу, — посоветовал он. — Господь избавил бы вас и от тоски, и от курения.

– Счастливый ты человек, Лева, что веришь во Христа. А я вот ни во что уже теперь не верю… Верил в светлое будущее, в коммунизм, а как посмотрел на жизнь, на положение крестьян и на все, потерял веру во всякую правду…

За что он сидел, Лева не знал. Не знали и другие заключенные. Он никогда не проронил о своем деле ни слова. Но все знали, как страстно он любил свою молодую жену и ребенка. Жена передавала ему в передачах свое белье, и он искусно вышивал его, делал всякие мережки. За этим занятием он проводил целые дни.

Часто бывали обыски. Обыскивали тщательно, но несмотря на это, в камере был свой перочинный нож. Как только был слышен шум, указывающий на то, что в других камерах начинается обыск, нож на ниточке осторожно спускали в трещину между стеной и цементным полом, а когда обыск заканчивался, его благополучно оттуда извлекали. Во время одного из подобных обысков всех вывели из камеры и поставили лицом вплотную к стене коридора. Одновременно заканчивался обыск и в другой камере. Арестованных стали проводить мимо того места, где стоял Лева, и вдруг один из них, крепко сжав руку Левы, сказал:

– Приветствую, брат!

– Приветствую! — ответил Лева и оглянулся.

Это был иркутский брат, работавший на станции носильщиком — тот самый, который доставал Леве билет, когда он ехал посещать заключенных в Тальцы. Брат весело улыбнулся Леве, что-то быстро достал из кармана пиджака и сунул в руку Леве. Это были деньги.

– Не надо, что вы! Вам самим нужно, — сказал Лева.

– Нет, тебе нужнее. «Доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере».

– Эй, вы! Что там? Разговариваете? Иди, иди, — закричали надзиратели и в толчки отогнали брата от Левы.

Лева вернулся в камеру. Ему хотелось плакать:

— Боже мой, какая любовь!..

Этого брата-носильщика он встречал на собрании. У него была большая семья, много детей. Он много работал на станции, таская тяжести как носильщик, для того, чтобы их прокормить. Он всегда всем помогал, и когда Лева не смог купить билета, т.к. поезда были переполнены, он тут же сделал все, чтобы достать его Леве. А теперь вот… теперь его арестовали. Почему?

Следствие по делу Льва Смирнского следователи вели тщательно и дотошно, во внимание принималась каждая вновь появляющаяся подробность, изучался каждый шаг Левы. Несомненно, они узнали, что брат-носильщик помог юноше достать билет, и вот его арестовали. Хотят вероятно доказать, что он был соучастником в деле Левы.

Казалось бы, он должен быть страшно разгневан на Леву: в конце концов именно этот юноша, хоть и невольно, явился причиной его сегодняшнего несчастья. А он бодр и радостен! И что делает? Приветствует Леву и отдает ему свои, может быть, последние деньги, которые были с собой, только чтобы поддержать брата. Да разве это нелюбовь Христова, не Сила Христова, которая влечет и в самых тяжелых условиях повелевает жертвовать собою для ближних?!

Лева знал, что в эти тяжелые годы не только брат-носильщик, но много-много братьев и сестер подвязались в великом подвиге веры страдания, сами теряя лишения и принимая самое трогательное участие в судьбе тех, которые находились в испытании.

Жив ли сейчас этот дорогой брат-носильщик? Он не забыт. То доброе, что он делал, не исчезло. Дорогой брат, Господь знает все доброе, оно записано у Него. «Ибо не неправеден Бог, чтобы забыть дело выше и труд любви, которую вы оказали во имя Его, послуживши и служа святым» (Евр. 6:10). •'

Глава 15. Угрызение совести

«Всякая неправда есть грех, но есть грех не к смерти»,

1 Ин. 5:17

Бежали дни, проходили недели. Но на прогулку заключенных не вывели ни разу: режим здесь был особый. А ведь постоянно сидеть в камере тяжело. Вот почему даже спокойные арестанты порой становились беспокойными, ну а с такими, как жиган, порой просто не было сладу. Он часто выходил из себя: ревел, кричал, бил в дверь. Прибегали надзиратели, угрожали карцером. Лева по-хорошему, добром всячески старался успокоить его. Но иногда будто злой дух охватывал бандита. Как-то вечером, после чая, он схватил миску и запустил ее в голову одному из заключенных, а затем с ревом, как зверь, набросился на него. Все в ужасе рассыпались по камере. Один Лева, нисколько не испугавшись, ринулся к бандиту, крепко обхватил его руками и заплакал. Тот сразу присмирел и, посмотрев на Леву, сел неподвижно. Вся злоба его мгновенно исчезла. Несчастный, бедный, жалкий, сидел он рядом с Левой и тяжело дышал. Лева говорил ему о Христе, который изгонял бесов из несчастных.