В Иродовой Бездне (книга 2)

– А знаете ли вы, что, помимо того, что табак — яд, вредит легким, здоровью, знаете ли вы, что курить — это значит грешить? Вот вы — верующий в Евангелие, в Христа. Неужели же ничто внутри вас не говорит вам, что вы поступаете нехорошо, что курение не угодно Богу?

– Обличает, и я уже несколько раз пытался бросить курить, но не могу — втянулся.

– Так вы бы молились Богу, просили бы у Него сил, — посоветовал Лева.

– Молился, да ничего не помогает…

– Мне очень жаль вас, дорогой брат. — И Лева привел куряке слова Христа о соблазнах, которые должны прийти в мир, но горе тем, через кого они приходят. Брат слушал, не возражая и не оправдываясь. Судя по всему, он чувствовал себя в этом разговоре весьма неловко.

Из дальнейшей беседы выяснилось, что брат начал курить не столько потому, что хотел успокоить взбудораженные нервы, но главным образом из-за того, что узнав, что он верующий, его хотели снять с работы. И он, чтобы замаскироваться и сделать вид, что он такой же, как все, взял папирос; и закурил.

Брат обещал постараться бросить курить, просил не говорить об этом другим верующим. Лева сказал на это, что пресвитер уже знает.

Однако своего обещания бросить курить он так и не сдержал, Братья посоветовались между собою и решили с ним не приветствоваться.

Глава 26. Нервы подвели

Удивительной была Ольга Владимировна! Всегда тихая, невозмутимая, спокойная, всегда со всеми ласковая. У Левы же был совсем другой характер — пылкий: он на все реагировал быстро и резко. Работая день и ночь, недосыпая, он чувствовал себя утомленным и ему порой не хватало приветливости и ласковости в отношении к больным. Юноша, осознавая это, часто испытывал угрызения совести.

А в работе было столько затруднений: то не хватало медикаментов — хоть руки опускай; те в больничный паек не отпускались продукты, которые полагались по норме: масло и мясо заменяли рыбой, но пойдет Лева на склад — там есть и масло, и мясо. Выясняется, что это припасено для лагерного начальства и для заключенных инженерно-технических работников. Лева вначале разговаривает спокойно, требует, чтобы больным выписали мясо, а потом, когда видит, что уговоры не действуют, начинает повышать голос, сердиться. Посердится и уходит с тяжелым сердцем:

— Какой же я христианин? — винит он потом самого себя.

В лазарете скоро создалось тяжелое положение: поток больных не уменьшался, а непрерывно рос, мест же для госпитализации совершенно не хватало. Если на Беломорканале в подобном случае быстро развертывали дополнительные палатки и то с госпитализацией встречались большие затруднения, то здесь новых палат не открывали, а требовали выписки еще не поправившихся, неокрепших больных.

Бывало, на Беломорском канале, когда не хватало мест и подвозили все новых и новых больных, заведующий лазаретом вызывал завхоза и сестру-хозяйку и спрашивал, есть ли топчаны, белье и постельные принадлежности для вновь поступивших, и когда они отвечали «нет», доктор садился на стул, хлопал себя обеими руками по ляжками и начинал дико, неудержимо хохотать. Такой заразительный смех истерического характера захватывал и завхоза, и медперсонал. Все начинали хохотать — громко, неудержимо.

— Так значит, нет ничего, а есть только больные? — восклицал доктор Чапчакчи и опять наминал сотрясаться от неудержимых припадков смеха.

Так или иначе, но в этом смехе они находили для себя своеобразный выход — психологическую разрядку своих чувств. Не будь смеха, быть может, вспыхнуло бы негодование, возмущение.

Но когда в подобном положении очутились Лева и Ольга Владимировна, то им было не до смеха. Старушка тихо и незаметно вздыхала, а Лева… Лева нервничал.

Он принимал каждого поступившего больного, раздевал и внимательно осматривал, и, если не было данных для госпитализации, отправлял назад. Бывало и так, что лекпомы с лагпунктов по знакомству или по другим личным соображениям направляли в лазарет больных, которые совсем не требовали стационарного лечения и могли лечиться амбулаторно.

Однажды помощник начальника санчасти направил в стационар больного со своим личным направлением и подписью. Лева осмотрел больного: данных о госпитализации не было. Лева, может быть, и положил бы этого больного из уважения к направившему, но мест в лазарете совершенно не было, и некоторые больные лежали по трое на сдвинутых топчанах. Лева сказал приведшему больного санитару, что мест нет и поэтому он не может положить больного. Санитар сходил в амбулаторию и вернулся с запиской, предписывающей Леве немедленно госпитализировать больного. Тут-то Лева и не выдержал — повысил голос:

— Вам же сказано, что некуда класть. Вы передали об этом начальнику?!