В Иродовой Бездне (книга 2)

– Если я вам нужен, то вы можете меня оставить, а если нет, то я поеду.

– О, оставайтесь, оставайтесь! — воскликнул доктор. — Мы поработаем вместе.

Работы было страшно много, и Лева никогда не забудет, как, истомленный участием в комиссовании больных, обходами, изучением истории болезни, доктор Крих во время одного из обходов наклонился к больному и сам потерял сознание — упал у койки. Лева оказал первую помощь до крайности переутомленному врачу, уложил его на койку, предложив отдохнуть,

— Как я могу отдыхать, что вы! — говорил пришедший в себя после обморока Крих. — Ведь больные ждут меня, я должен, я могу им помочь…

И он продолжал трудиться из последних сил.Его чуткость поражала Леву. Когда умирал человек, он требовал, чтобы дежурный фельдшер сам, а не другие фельдшеры, констатировал смерть умершего, и когда однажды Лева дежурил по всему лазарету и ему фельдшер, дежуривший по одному из бараков, сообщил, что такой-то умер, а Лева был лишен возможности немедленно удостовериться к смерти, доктор Крих, как он ни был занят, сам пошел в морг смотреть покойника.Везде он требовал точности, аккуратности и даже, если уместно так выразиться… красоты. Однажды он пришел в то отделение авитаминозников, которое вел Лева, Зашел в приемку. Дело было уже под осень, и время от времени топили железную печь.

— Смирнский! — воскликнул он, — Неужели вы не замечаете, что здесь непорядок?

Лева посмотрел на бутыли с лекарствами, истории болезни — кажется, все было и порядке.

— Не вижу, — ответил он.

Доктор Крих наклонился и стал аккуратно, полено к полену, укладывать дрова, лежавшие у печи:

— Поймите, в нашей жизни так мало красивого, мы должны стремиться к тому, чтобы все лежало аккуратно, тогда и работать легче будет.

Так говорил этот старый врач. Лева был благодарен Богу, что на первых шагах своего медицинского поприща он имел таких прекрасных старых врачей, опытных руководителей, как хирург Троицкий, доктор Чапчакчи и, наконец, доктор Крих. У них Лева многому мог научиться, и не только врачеванию в собственном смысле этого слова, но и отношению к больным, и той жертвенности, которою отличались старые врачи.

Настал день, когда по каналу прошли первые суда. Труженики ликовали — это был и их праздник. Кроме зачета рабочих дней, многих освободили досрочно, многим скинули срок. Леве сбросили один год заключения. Многие и многие собирались, прощались и уезжали домой. С другой стороны, ввиду того, что работы кончались, заключенных готовили этапом перебрасывать в другие лагеря. Жаль, до слез было жаль и неохота прощаться с другими братьями и сестрами, с которыми вместе делили радости и горести.

Как-то раз, когда Лева занимался с больными, он увидал, как мимо лазарета гнали этап: там были братья-белорусы. Он выскочил в халате и побежал за этапом, часовые пропустили его. И он обнимал, целовал отъезжающих братьев. Сыпались пожелания благословения и главное взаимное пожелание: «Будь верен до смерти…»

Казалось, у Левы, так вес думали, было все спокойно, и тот конфликт, который произошел с Евангелием, был исчерпан. На самом деле это было не так. Каждый месяц, я иногда и чаще, в глухую полночь он просыпался от толчков: на него был направлен свет электрических фонарей, кругом стояли военные.

— Встать! Тихо! — командовали они и производили тщательный обыск, проверяя все. Но обычно ничего не находили, кроме прошедших через цензуру писем. На них всегда стоял штамп «Проверено», и их не подвергали вторичному досмотру. Каждое письмо, полученное от матери, Лева хранил, как драгоценность. Были и другие письма, и среди них особенно близкие сердцу письма отца,

Проходило некоторое время, и опять в глухую ночь толчок, и снова обыск. Лева понимал, что он находится на прицеле, но это нисколько его не тревожило и не беспокоило. Он твердо знал, что без воли Отца Небесного случиться ничего не может, а рука Господа незримо охраняла и вела его,

Вновь и вновь он работал над рационализацией, над совершенствованием обслуживания больных. Каждая койка у него имела свой номер, были сделаны особые подносы с ячейками и номерами, туда клались порошки, ставились рюмочки для больного, и потом он быстро раздавал медикаменты. Он старался усовершенствовать и улучшить каждую мелочь, чтобы работа спорилась.