Седая старушка с румяным, слегка покрытым мерщиками лицом встретила Леву приветливо. Она не стала ему рассказывать, что и как ему предстояло делать, а прежде всего, поздоровавшись, задала вопрос:
– Голубчик, как ты себя чувствуешь? Не болит ли что? Ты с тяжелых работ вероятно?
– Да, я был в эти дни на земляных, — ответил Лева.
– Ну вот что, голубчик, ты сегодня отдохнешь; приведи себя в порядок, сходи в баню вне очереди, а уж завтра приступим к работе.
Поблагодарив старушку, юноша направило! к своему бараку. Действительно, после этапа и земляных работ он чувствовал себя утомленным. А кроме того, ему очень хотелось найти братьев по вере, и он прошелся по лагпункту, думая найти их.
Лева поспал немного, и почувствовал себя гораздо бодрее. Он стал расспрашивать у дневальных бараков, нет ли в них верующих евангельских христиан-баптистов. Да, они нашлись и здесь, но почти все, кроме старенького брата – дневального, работали за зоной. Встреча с ним была самая радушная: в бараке его, кроме верующих, не оказалось, и они, преклонив колена, воздали хвалу Богу за его милости.
— Много здесь братьей, — говорил дневальный, и почти с каждым этапом прибывают все новые я новые.
– А меня держат только в стационаре, — пожаловалась она юноше. Начальник запретил мне вести прием больных в амбулатории.
– Это почему? — поинтересовался Лева.
– Да потому, что я действую справедливо: больной человек — освобождаю, не боюсь ни начальства, ничего
– Я слышал, Ольга Владимировна, — сказал Лева, — что вы — воплощение добра и действительно стараетесь помочь людям, всех называете «голубчиками», всех жалеете.
– А как же иначе, Лева? Ведь наша профессия — самая человечная, и кто, как не мы, врачи, должны жалеть людей и сострадать им?
– Откуда же такая ваша доброта? — продолжал спрашивать Лева.
– Могу рассказать, как я получила образование. Звание доктора мне было присвоено в России, когда женщине стать врачом было чрезвычайно трудно. Училась же в Германии, и только завершила получение образования, как началась первая мировая война и я попала врачом на фронт, где лечила и перевязывала русских солдат. (Сама я русская, только замужем была за иностранцем.) Сколько ужасов довелось увидеть мне на войне!.. Так что врачом, как видишь, работаю уже давно.
– Но, Ольга Владимировна, — мягко возразил ей Лева, — все таки только этим вашу доброту не объяснишь. Тут, вероятно,.что – то другое.
По осторожность помешала старушке проявить излишнюю откровенность с незнакомым молодым фельдшером, и она промолчала.
На следующий день после обхода Лева заметил странную вещь: Ольга Владимировна, получив премиальные за работу в прошлом месяце, купила на них в ларьке сливочного масла и стала оделять им самых тяжелобольных.
— Кушай, голубчик, мажь на хлеб, это тебе будет очень полезно, лучше всякого лекарства…
А «голубчик», какой–нибудь рецидивист, жестокий человек, вытирал с глаз слезы. Может быть, первый раз в жизни назвали его голубчиком; он, может быть, первый раз в жизни видел такую ласку и заботу о себе. И сердце жестокого человека таяло,
—– Спасибо, спасибо, мамаша! — благодарили ее больные,
— Необыкновенная женщина, необыкновенная! — думал с ней Лева. — Как же она относится к Богу? Не может быть, чтобы она была безбожницей.
И однажды вечером когда перевязка больных была закончена Лева, не выдержав, сказа:?:
— Ольга Владимировна, вы меня не бойтесь. Я верующий человек. Скажите правду: вы любите Христа?
— А как же? Как же! Ведь мы Им только и живем! Я — православная христианка, молюсь. И в Ленинграде всегда заходила в церковь. Правда, я еще очень любила театр, но церковь для меня дороже.
Лева был несказанно рад такой встрече, они беседовали о многом, и Ольга Владимировна высказала мнение, которое Леве показалось странным.
—– В настоящее время, — сказала она, –– одновременно быть врачом и христианином несовместимо.
– Мне это не совсем понятно, — возразил ей Лева. — Я, наоборот, считаю, что христианину быть врачом — это значит быть милосердным самарянином, от души помогать, лечить…