В исключительных обстоятельствах 1988

- Вы не сказали ничего по Бесу, Что имеете? — напомнил Стецько.

- Имеем сообщника Капустина, пострадавшего Юрова и свидетеля Колесова. Юров и Колесов дали его словесный портрет. Ищем. А вот Капустин... играет роль «безвинно оклеветанного», как он себя окрестил, и на очных ставках здорово изображает

такового. Артист да и только! — ответил Гущин.- Что ж! Давайте уточним планы на завтра. Задержание Ковальского, как мне кажется, теневого лидера, будем считать задачей номер один. Кстати, «Иван» в уголовном мире означает — главарь, а «Иван Иванович», как это ни странно, применительно к данному случаю, — прокурор! Что он хотел своей кличкой сказать?..

СТАРАТЕЛИ

 Игнацию было десять лет, когда немцев прогнали, а его отец Штефан Ковальский не смог расстаться с половиной мешка оккупационных и рейхсмарок и сбежал вместе с немцами, твёрдо пообещав семье вернуться, когда сможет обратить ставшие туалетной бумагой марки в муку и сало.

Дурея в классе от непонятной цифири, Игнаций чувствовал, как сила распирает его плечи потомственного кузнеца. Известно, в какие географические широты приводит столь опасное сочетание крепких мышц и слабого ума, и можно представить, чем бы закончились ноч¬ные налёты на чужие скрыни с великовозрастной безродной и бездом¬ной шпаной, да повезло Игнацию. Его заприметил учитель-фронтовик и стал нагружать развитого мальчишку тренировками по системе.

Кое-как Игнаций окончил семь классов. Со слезами. Но плакал не он, ему было всё трын-трава... Плакала мать, настоящими слезами обливались учительницы. Разве что двое мужчин-учителей не плакали — Игнаций их боготворил как тренеров и наставников в спорте. И надо сказать, самоявленные тренеры в нём не ошиблись, более того, Игнаций превзошёл их ожидания и в седьмом класе как дискобол тянул на взрослого кандидата в мастера, да и в других ви¬дах «королевы» наступал на пятки взрослякам не только в районе, но и в области!

После школы пошло-поехало, и забрали Игнация в район, где стал он мастером спорта — звание столь же редкое в ту пору, как и Героя.

И, может, светили Игнацию Ковальскому и дальнейшая учёба, и спортивная карьера, и, как водится, — тренерская работа, да только ухнула, как снег на голову, посылка из Канады!..

Вызвали их с матерью в сельраду, где вручили им распотрошённую посылку от беглого папаши... Посылки пошли регулярно, одна в два-четыре месяца, со сказочно дефицитными в послевоенные годы мануфактурой, мылом и даже женским бельём. Со множеством ярких баночек и коробочек с безвкусной едой. И даже штампованные наручные часы присылал!

Мать и Игнаций радовались свалившемуся счастью, ожидая до¬мой теперь уже самого Штефана, живого и невредимого. Однако... Игнация вызвали в спорткомитет, где один забуревший чинодрал объявил ему, что его жизнь в спорте кончилась, что он — бандеровское отро¬дье и его место — на севере...

Оглушённый горем, Игнаций месяц не выходил из дому, стесня¬ясь смотреть в глаза сельчанам. Он съездил в дальнее село Ворона, где полсела получало посылки и даже денежные переводы от сбежавших, далеко не таких голубей, как папаша Штефан. То, что он узнал, заставило его думать о севере, как о месте под солнцем, всерьёз и с надеждой.

Добравшись до областного центра, он завербовался на Дальний Восток. Хоть и не север, зато — Дальний. Чем дальше от села, тем спокойнее!

На Дальнем Востоке, в краю широких возможностей, где везде есть применение рабочим рукам и энергичным людям, Игнация Ковальского заметили. А узнав о его заслугах в спорте, послали в райцентр возглавить секции. Однако дело у него шло плохо, и он сменил множество райцентров. Его амбиции экс-чемпиона и мужчины в рас¬цвете сил не находили удовлетворения в скудной жизни тренерской во имя питомцев.

Он хотел жить сам, а для этого не хватало денег. Вначале он брал подарки, потом стал понуждать своих подопечных и их родителей к щедрым подношениям и наконец установил персональную таксу.

Продолжалось это долго, а когда за непедагогические проступки его изгнали из спортивного клана, он опешил.

Идти куда-то на работу было не по нему, к любому организованному труду он питал отвращение. Работать грузчиком в продмагах в компании алкашей не хотел, а годы шли, ощутимо приближая необеспеченную старость...

Он подался ближе к краевому центру и стал подвизаться физоргом на санаторных и курортных площадках. Пришлось, смирив гордыню, временами изображать затейника, экскурсовода и даже массажиста, лишь бы жить на готовом котле и с приезжей отдыхающей публикой.

Незаметно для себя он научился жить на сухие деньги и чувство¬вать себя вечно отдыхающим. Он старался, из кожи вон, модно оде¬ваться и отработал манеры интеллигента, что не оставалось без внима¬ния у приезжих дам.

Но зависть к имеющим деньги и бездумно их тратящим распаляла его воображение, злила, мешала жить, напоминая о собствен¬ном ничтожестве.

Однажды в компании он услышал шутливый рассказ о том, как некто, выдававший себя за горняка, соривший в ресторанах большими деньгами, на деле, оказалось, работал землекопом на кладбище!