В кабинете психоаналитика. Эмоции, истории, трансформации

Проблема заключается в неудаче проективных идентификаций, возбудителей агрессии; не будучи воспринятыми и трансформированными, они возвращаются «обогащенные» фрустрацией и злостью⁵³. Таким образом, становится невозможным интроецировать трансформативный контейнер, который обрабатывает постоянно генерирующуюся агрессию. Эта же агрессия в «обработанном виде» становится настоящим двигателем развития и психического роста.

То же самое происходит и в аналитической ситуации, поэтому не столь важно интерпретировать агрессию, сколь важно способствовать развитию контейнера для ее поглощения и трансформации. При этом пациент оказывается «учеником» аналитика, который показывает ему в жизненной ситуации, как он умеет контейнировать и трансформировать то количество агрессии, которое постоянно высвобождается. Другими словами, необходимо развивать у пациента «аппарат для думанья мыслей», дающий ему возможность обрабатывать даже очень высокие уровни агрессии (или, в более тяжелых случаях, позволяющий восстановить саму -функцию).

Отщепление

Это очень известная тема; в последнее время о ней много пишут такие итальянские авторы, как Де Симоне, Форнари (De Simone, Fornari, 1988), Габурри, Ферро (Gaburri, Ferro, 1988), и мне не хотелось бы слишком углубляться в теорию. Но тем не менее, я хочу еще раз подчеркнуть, вспоминая слова Розенфельда (Rosenfeld, 1987), что присоединять отщепление нужно с чрезвычайной осторожностью и уважением к возможностям пациента. Более того, я полагаю, что аналитику практически ничего не нужно в этом направлении делать: как только у пациента появляется достаточно крепкий контейнер, как только агрессивность становится достаточно «проработанной» психиками, пациент сам начнет призывать обратно свои отщепленные части. Ему не придется больше говорить об агрессивности, например, о «брате-боксере», или о «злом брате», или о «драчливом однокласснике», ведь он сможет вновь завладеть своими психическими состояниями и «первичными сценами», заключающими в себе агрессивность и насилие.

Агрессия и насилие, естественно, должны как-то попасть на сеанс, чтобы подвергнуться обработке и трансформации и обеспечить пациента психической моделью, в которой его проективные идентификации, пусть даже эвакуирующие, будут восприняты, вмещены (контейнированы) и трансформированы (Esckelinen De Folch, 1983, 1988; Torras De Bea, 1989; Tuckett, 1989). Следует добавить, что модель поля не способствует легкой и мгновенной атрибуции агрессивности пациентом или аналитиком, потому что даже осторожные интерпретации могут разрушить или подвергнуть слишком сильному давлению хрупкие -функции или хрупкие контейнеры, вызывая агрессию в поле. Я уже описывал вместе с Бецоари (Bezoari, Ferro, 1992), как преждевременное присоединение отщепленных частей может вызвать явления галлюцинаторного характера.

Утюг⁵⁴

Одной пациентке я интерпретировал ее психически нарушенного беспокойного брата, которого долгое время необходимо было сдерживать, как агрессивную и безудержную часть ее самой. На следующем сеансе пациентка рассказывает мне сон: она гладит одежду, а кто-то берет ее за руку, заставляет прикоснуться к раскаленному утюгу (ferro rovente), и она обжигается. На данном этапе интерпретировать этот ожог как результат предыдущей интерпретации означало бы не понять посыла пациентки о том, что она еще не готова «услышать», потому что еще не располагает вместилищем для этой части себя самой.

Боксер и балерина

Я уже упоминал о том, как очень тяжелый пациент рассказал мне однажды, что известному своей жестокостью боксеру перед боем показывали девушку, которая его соблазняла, чтобы он был менее агрессивен на ринге. Этот рассказ заставил меня осознать мой собственный страх, который я испытывал перед ним. Я сам прибегал к соблазну, чтобы не подвергнуться чрезмерному «разрушению» во время наших с ним встреч-столкновений.

Брат-боксер

Я помню, как трудно мне пришлось с одним пациентом из-за моей убежденности в том, что я должен интерпретировать непосредственно в переносе все его коммуникации относительно его агрессивности и насилия, которые попадали на сцену только через рассказы о страшных поступках его «брата-боксера». Долгое время я либо трактовал боксера как часть самого пациента, либо принимал эту роль на себя, не понимая, что нужно было действовать совсем иным способом. Нужно было терпимо отнестись к отщеплению этой агрессивности, которая, тем не менее, нашла бы место в отношенческом поле и была бы трансформирована, а уже вслед за этим пациент смог бы принять ее.