Беранже входит в кружок поэтов и музыкантов. Со своими ближайшими друзьями Беранже изредка устраивал в складчину небольшие пирушки. Чаще всего друзья собирались у доктора Малле. Квартира доктора разделялась на две половины: в одной жил он сам и принимал пациентов, другая отдавалась внаймы молодым людям более или менее состоятельным. Маленькие балы, маленькие ужины при громе песен и музыки, маскарады, самодельные водевили на импровизированной сцене сменялись здесь одни за другими. Беранже был коноводом,- самые веселые песни он написал для этого кружка. То же следует сказать о большинстве водевилей для приятельских спектаклей. Так сама поэзия рождалась из самой жизни, вернее из времяпровождения.
Бодлер совершает длительное и, должное быть увлекательным морское путешествие, предпринятое его родителями и прежде всего высокопоставленным отчимом, дабы отвратить его от стихов. Но это не помогает: "К сожалению, должен вам сообщить ... что я не могу довести до конца на корабле, коим командую, запланированное вами путешествие вашего пасынка Шарля Бодлера. Начиная с самого отъезда из Франции мы все, находящиеся на борту, увидели, что уже поздно надеяться на то, что г-н Бодлер... откажется от идеи ничем другим, кроме литературы, не заниматься".
В Омаре Хайяме просыпается поэтический дар. Вот как это описывается историком Тебризи:
"Я слышал еще, что, когда ученый (Хайям) соблаговолил прибыть в Бухару, через несколько дней после прибытия он посетил могилу весьма ученого автора "Собрания правильного" (аль-Бухари), да освятит Аллах его душу. Когда он дошел до могилы, ученого осенило вдохновение, и он двенадцать дней и ночей блуждал по пустыне и не произносил ничего, кроме четверостишия:
Хоть послушание я нарушал, господь, Хоть пыль греха с лица я не стирал, господь, Пощады все же жду: ведь я ни разу в жизни Двойным единое не называл, господь
Назым Хикмет увидел в советской газете странный текст: строчки разной длины, начинавшиеся с разного отступа. И хотя он не знал русского, он сразу понял, что это стихи и захотел познакомиться с автором, которым оказался Маяковский. На него произвело большое впечатление, как поэт читал свои стихи, не нараспев, как муэдзин молитву, а четко отчеканивая каждое слово, как оратор. Так и надо писать стихи для простых людей: чтобы слова буквально вбивались в их сознание, -- решил Хикмет. И эту программу реализовал в своем творчестве.
Странное это представление, что наряду с красотой этого мира, видимой всем нам и зримой, есть еще какая-то иная, нетленная. Странное, да и чуждое русской культуре, где либо божественную красоту выдели воплощенной в мире, доступном органам чувств
либо вообще таковой не признавали
"Природа не храм, а мастерская, а человек в ней работник". Да если и есть эта высшая красота, нам то что до нее дела?
Критические отзывы, которые правильнее было бы назвать хвалебными, появились на выход книги Браунинга, включавшую поэму "Полина" и некоторые другие произведения. Несмотря на то, что директор влиятельного издательского дома был близким знакомым семьи Браунингов, все же, думается, и качесто стихов сыграло свою роль. И все же Браунинг входил в литературу в тепличных условиях: биться за место ему не приходилось. Удача? Как сказать. Тепличными были условия, тепличной, замкнутой на игру словами и образами и совершенно удаленной даже от образованного читателя оставалось творчество поэта всю его жизнь.