В Камчатку

— Я хочу видеть большого тойона, — сказал Кецай.

Лука кивнул головой: он согласен.

Лицо Кецая стало безучастным и отрешенным, как у каменных сибирских идолов. Больше они не обмолвились ни единым словом.

XIV

Негласный мир был заключен, и казаки почувствовали облегчение. Теперь Атласов мог спокойно залечить свои раны. Его врачевал Енисейский, и сейчас он неотступно следовал за ним всюду, предусмотрительно придерживая, если видел, что у Атласова голова идет кругом и его покачивает. Казаки пили отвар, настоянный на сухих, неизвестных им травах, которые накопал из-под снега юкагир Еремка. Отвар помогал, силы восстанавливались, и уже Атласов начинал торопить, твердя всем, что по весне они вообще не сдвинутся с места. Его поддерживал Лука, и вот, наконец, казаки собрались, потрепанные, но с желанием двигаться вперед. Конечно, это был уже не тот отряд, что выступил из Анадырского острога несколько месяцев назад. Поубавилось казаков на пять человек — вон кресты в тундре, а юкагиров — вообще по пальцам пересчитать.

И все же Атласов упустил наст: весна разразилась бурно, в одну ночь захлестал дождь, снег поплыл. Атласов был взбешен. Он поносил нерасторопность казаков, и даже Луку, попавшегося под горячую руку, обругал непотребными словами. Лука взвился: что он пес безродный, что ли; хотел было пойти на Атласова с кулаками, но вовремя опомнился и сдержался. Атласов утих к вечеру и, чувствуя вину перед Лукой, подошел к нему, положил руку на плечо, сказал:

— Вот так-то, старый товарищ… Куковать будем. Дай-то бог, чтоб Кецай слово сдержал и нас не тревожил.

Обида у Луки отлегла.

Когда казаки, окончательно оправившись от ран, увязывали свои пожитки, чтобы продолжить путь, прерванный весенней распутицей, Кецай, прощаясь с Атласовым, сказал:

— Вниз не ходи. Летняя дорога за рекой Тигиль болотистая. Не верь и березовым лесам. Среди них топи. Иди по долине Тигиля.

Кецай давал верный совет: ведь теперь род его имел великую поддержку в лице казаков, он мог идти войной даже на олюторов, и терять грозных союзников он не хотел. (Атласов как-то обмолвился, что помочь Кецаю он всегда поможет, если особая нужда возникнет, и Кецай запомнил эти слова.)

И все же Атласов пренебрег словами Кецая. «Хитрит, — думал он недоверчиво. — Долину Кецайка знает, как свою ладонь. Только свистнет, и коряки из-под земли вырастут, как грибы. Тогда и не спрячешься. Лучшая дорога — своя дорога».

Он высказал Луке свои опасения. Тот, подумав, согласился: «Чем черт не шутит». Однако, перевалив один увал, затем второй, у реки Напаны, притока Тигиля, они наткнулись на мокрую хлябастую тундру. Она лежала перед ними ровная, зелено-рыжая и прохладная. Она была безмятежна непокойна. В невидимых озерцах крякали утки. «Кря», — скажет одна. «Кря-кря», — ответит другая. И тихо вновь. Лишь ветер шелестит по низкому кустарнику, будто проверяет, на месте ли птичьи яйца. И воздух, кажется, гудит, как надвигающийся на тебя смертельный враг — комар. Но комариная пора еще не настала.

Сейчас Атласов корил себя, что не послушался совета молодого тойона. Но кто мог знать, оправдывался он, что слова тойона не ловушка, а чистая правда. Он вспомнил, что Кецай смотрел прямо ему в глаза, когда рассказывал о дальнейшем пути, и это его сейчас смутило.

— Надо к долине вертаться, — предложил Лука.

— Что верно, то верно, — согласился с ним Атласов. Он заставил казаков еще раз проверить ружья, осмотрел вместе с Еремкой тощих оленей. В затишке запалили костер. Набрали чистой прозрачной воды из ручья.

— Перед дорогой такой и почаевничать не грех, — сказал Атласов казакам. Те с радостью согласились, и Атласов наскреб из своих сокровенных запасов щепотку чаю: если ее хорошо проварить, на котел достаточно. Вытащили и сушеную рыбу, которой, хотя и в небольшом количестве, снабдил их Кецай.

За рекой Тигиль, утыканной тальниковыми островками, власть Кецая обрывалась. И началась та незнаемая, будоражащая воображение земля, которую Кецай назвал землей медвежатников, людей, спокойных по своей натуре, хотя и воинственных, если приходилось защищаться им от посягателей на их владения.

В земле медвежатников переплелось все: реки и горы, да не простые горы, а огнедышащие; цветущие долины и не менее красивые коварные болота; стройные тополевые леса и согнутые каменные березы; высоченные заросли травы-шеломайника и стелющийся по земле стланик. Но более всего удивляли горячие источники, или, как их здесь называли, ключи. Течет среди снеговых берегов речка. Не такая уж и широкая — шага три или четыре, и вода в ней при морозе, когда, кажется, все живое должно было превратиться в сосульку, не замерзает. Она парит — горячая. Раздевайся, залезай и блаженствуй. Ну, чем не рай! Вся человеческая усталость остается в воде, и наделяется человек силой подземных духов, а может быть, и пихлачей, и тогда он на многое способен.