В хвойном море. Рассказы

Издали донеслись голоса. Слова доходили неразборчиво, но ясно было, что говор там шел быстрый, веселый.

— Э-эй! — крикнул егерь. — Не стреляй!

В ответ отозвалось успокоительно:

— Иди, не бойся.

В осиннике топтались мужчины, а женщина сидела на туше лося, держа меж колен ружье. По глазам было видно, что она переполнена радостью.

Первым делом Киря осмотрел раны на туше, похвалил стрелка: пули попали в голову и в грудь, положил руку на пах, ощутив живое тело потом глянул на рога.

— Тот! Мной спасенный… с обломанным отростком на правом роге. — Помолчал, покачал головой, вздохнул — Эх, какого красавца сгубили!

Понимая, что убийство старого лося дело обычное, Киря все же огорчался. Ему и самому приходилось убивать на охоте, но всегда он испытывал при этом горькое чувство и стыд.

Лавр Петрович, с пунцовым, по-женски мягким лицом, отвинтил от фляги пробку, подал Зареме складной стаканчик, налил.

— Полагается выпить на крови. За твою удачу, дорогая!

Зарема выпила одним духом, приняла из рук мужчины бутерброд, стала жевать жадно.

— Это она его, — пояснил Лавр Петрович, и по лицу его растеклось улыбчивое ожидание похвалы женщине со стороны мужчин.

Егерь понял его, но ответил сдержанно:

— Я сразу догадался, Лаврентий Петрович.

— Сколько раз тебе говорить: не Лаврентий я, а Лавр… понимаешь, Лавр. Есть такой кустарник: благородный лавр.

— По-нашему, по-деревенски, Лаврентий.

Зарема крикнула:

— Хватит о ерунде спорить! Налей, Лавруша, егерю… ему полагается по заслугам вторая: он нагнал зверя.

— Животного, — поправил Киря со скрытым чувством неприязни к ней и выпил стаканчик водки. К нему потянулись руки с закуской, он отмахнулся: — Спасибо, не надо… Вот что… вы тут бражничайте, а я пойду за лошадью, надо свезти тушу да шкуру снять, пока мясо парное.

— Иди, мы ждем.

3

В русской печке отбушевало пламя, и на загнетке вишневым цветом рдели угасающие угли, покрываясь пушистым пеплом. По избе плавало благостное тепло с запахом промороженных овчинных полушубков и дымившейся на столе вареной лосиной печенки.

Лавр Петрович вышагивал по крашеному полу в неуклюжих валенках, обсоюзенных резиной от автомобильной камеры, во фланелевой рубахе с расстегнутым воротом. Весь расслабленный, поглаживая рукой оплывшие алые щеки, сказал громко:

— Прошу к столу, дорогие!

Из-за перегородки неслышно выскользнула Зарема, сонно потянулась, оглядывая всех виноватыми глазами.

— А я немного подремала.

Лавр Петрович притянул ее к себе, потрепал по спине.

— Вот поедим — и на боковую.

Копошившийся в мешках Виктор понес на стол бутылки. В избу вошли Киря и четвертый охотник, неразговорчивый отставной полковник, который серьезно произнес по-военному:

— Разрешите доложить: шкура посолена, сложена и перевязана.

— Хорошо посолили? — спросил Лавр Петрович.

— Как надо, — ответил за полковника егерь.

Зарема торопила обедать, заглядывая в миски с соленой капустой, огурцами и помидорами, нюхала дрожащими кругленькими ноздрями и потирала руки.

— Вот это тоже пойдет. — Киря поставил на стол чугунок с вареной картошкой.

— О-о, чудо! — Зарема захлопала в ладоши. — Виктуар, Лавруша, полковник, Кирилл, садитесь же скорей! Полковник, хватит вам мусолить руки мылом… у охотника они должны пахнуть порохом и кровью.

Наконец все уселись. Командовала застольем Зарема:

— Все должны выпить до дна за мои выстрелы, иначе я обижусь.

Мужчины загудели вразнобой:

— За удачу!

— За Зарему!

— Дай бог не последний раз!

Один Киря выпил молча.

Ели с аппетитом, возбужденно и громко вспоминали охоту. Зарема, захмелевшая с первой стопки, старалась всех перекричать:

— Я как увидела его, так всю меня и затрясло… Волнение такое острое… И жутко и радостно. Затаилась и жду. А он идет почти прямо на меня. Ну, думаю, счастье такое редко бывает… Нацелилась в грудь, а сама опять жду, пусть поближе подойдет. И вот он надвигается на меня. Тут я ка-ак жахнула из правого ствола, и он упал на передние ноги, застонал. Тогда я из левого ствола в голову. Качнулся он и повалился на бок. Вздохнул громко, только и всего… Наливай, Виктуар!

Наполнив стопки, Виктор поклонился Зареме.

— Предлагаю выпить за меткий женский глаз.

Выпили «за глаз». Потом выпивали за «твердую женскую руку», «за мужественное женское сердце», за женщину, украшающую жизнь.

С печенкой еще не разделались, а Киря вынул из печки кастрюлю.

— Отведайте это.

Все взяли по кусочку мяса, попробовали и потянулись еще, нахваливая необыкновенный вкус блюда.

— Лосиные губы, — сказал Киря. — Самая вкусная часть лосятины.

А на дворе уже темнело. Охотников разморило, потянуло в сон. Разговор вязался вяло, необязательно. Вскипел самовар. За чаем Лавр Петрович стал жаловаться Кире на то, что положено мясо и шкуру сдавать государству, а охотникам достаются только рога, голова, ноги да потроха.

— Мясо-то ведь за деньги сдадите, — заметил Киря.

— Не в деньгах дело, — возразил Лавр Петрович. — Лестно мне было бы гостей лосятиной попотчевать.

— А мы сдадим и тут же попросим продать нам мяса, — нашлась Зарема, и Лавр Петрович одобрительно закивал ей:

— Да это само собой, как же иначе?