В кофейне диковинок

Он протянул мне руку ладонью вверх, и я вложила свою руку в его. Он сжал мои пальцы.

Так мы и сидели, слушая песню ночи и очаровательную мелодию волн, пока Дез не принес ужин.

Несколько часов спустя я выключила свет, намереваясь как следует выспаться. Молли свернулась в ногах, но когда я улеглась под одеяло, перебралась на подушку.

Я почесала ей шею; она коротко мурлыкнула. Я же сохранила этот краткий счастливый звук в своем сердце.

Улыбнулась в темноте – и замерла в предвкушении.

Долго ждать не пришлось.

Сэм сегодня играл на гитаре. Я прислушалась, пытаясь определить, что за песню он выбрал для нашей маленькой игры «Угадай мелодию». С теми самыми точными словами.

Он ударил по струнам, но мне никак не удавалось распознать мотив. Это явно было что-то в стиле кантри – традиционные три аккорда. Я села в постели, отбросила одеяло и подошла к окну. Стала вглядываться в темноту, окутавшую дом Сэма, как будто так было проще различить мелодию.

Как ни странно, на этот раз он играл на крыльце: сидел на ступеньках, низко склонив голову и отбивая ритм ногой. Норман пристроился рядом и вилял хвостом.

В его музыке звучали желание, тоска, надежда и отчаянная мольба. Ощущение было такое, как будто сердце узнало мелодию, но разум не может вспомнить слова.

Наконец я сообразила, что песню, вероятно, написал сам Сэм, и в ту же секунду услышала его голос, хриплый и чарующий:

Я не у дел, записной неудачник.Я не у дел, не везет мне в любви.Мрачный отшельник, угрюмый собачник…Но вот пришла ты,Но вот пришла ты.

Я едва дышала: меня захватила мелодия, нараставшая к последней строке. На глаза навернулись слезы. Голос у Сэма был такой тоскливый, такой измученный – казалось, он вот-вот заплачет. Вдруг он запел тихо-тихо, почти шепотом:

«Будь что будет, – ты говоришь. –Будь что будет».

Снова крещендо; голос зазвучал громче, и тоска в нем сменилась удивлением:

Знаешь, я в деле: долой неудачи!Знаешь, я в деле: теперь повезет!Сердце уж новой мелодией плачет,Ведь ты рядом идешь,Ты рядом идешь.

Последнюю ноту Сэм протянул, и она еще долго дрожала в ночи. Он поднял голову и взглянул на окно моей спальни, хотя рассмотреть меня наверняка было невозможно.

– Что скажешь, Ава? Попытаем счастья и дадим шанс тому, что возникло между нами в последние недели? Будь что будет?

По щекам бежали слезы; слова песни глубоко запали мне в душу. Пару секунд я приходила в себя, а потом пробежала через комнату, бросилась вниз по лестнице и распахнула входную дверь.

Сэм с гитарой в руках стоял на крыльце своего дома. С минуту мы смотрели друг на друга, а потом я улыбнулась, сбежала по ступенькам и полетела к нему.

Он кинулся мне навстречу, распахнув руки. Я оказалась в его объятиях и крепко прижала его к себе.

От него пахло цитрусом, орехами, лесной чащей и любовью.

Норман бегал вокруг нас и кряколаял, а над плечом Сэма трепетала крыльями бабочка, сияя в ночи все ярче, как солнечный луч. Словно почувствовав, что я ее заметила, она внезапно взорвалась фейерверком, рассыпалась облачком жемчужных искр, которые стали постепенно гаснуть во тьме.

Я вспомнила, как Дез говорил, что бабочка – символ перемен и нового начала. И как Эстрель сказала, что, пока я оглядываюсь назад и позволяю страхам меня тормозить, бабочка не сможет летать свободно.

И вдруг поняла.

Ведь это же я! Бабочка – это я!

Я научилась любить себя: старую и новую. Научилась не бояться.

Научилась летать.

– Я в деле, – дрогнувшим голосом сказала я Сэму. – Я в деле.

Глава 28

АВА

О лучшем дне для Фестиваля бабочек и мечтать не приходилось! Было тепло, но не жарко; на небе застыли очаровательные пухлые белые облачка с подсвеченными золотом неровными краями. А еще были бабочки – множество бабочек! Наверное, сотни. Или тысячи. Сверкая оранжевыми крылышками, они присаживались отдохнуть и подкрепиться на нежные веточки молочая.

– Хм-м… – Сэм изучил зажатую в руке тряпичную игрушку, потом перевел взгляд на лужайку, где теснились лотки и сновали люди.

В толпе туристов он выискивал глазами моих близких. А я, ожидая, пока он закончит исследование, присела и стала гладить Нормана, который укрылся в тени стола возле моих ног, обутых в теннисные туфли. На сегодняшнем фестивале я прошла пять километров и ни разу не присела передохнуть. Уже шел второй триместр, и я чувствовала себя лучше, чем когда-либо в жизни. Норман перевернулся на спину, подставив мне брюшко, и я засмеялась.

Сэм держал в руке тряпичную уточку. Вернее, хохлатую утку. Сшитую из лоскутков с разным рисунком: моллюски, ракушки, улитки, парусники… Голову ее украшал белый помпон из искусственного меха.