В Кольце

Деду Леше все это не нравилось. Он не переставал ворчать, что ему нужно срочно попасть домой, у него жена после двух инфарктов и внучка с грудным ребенком. Но мы, повинуясь стадному чувству, продолжали идти в сторону большого скопления людей и военных.

Последнее, что помню – десятки автобусов и толпы, их разговоры, крики, хныканье детей, звуки заведенных двигателей и липкая, оглушающая темнота

.

Что произошло и сколько времени я была в отключке – совершенно не помню. Даже не помню, как пришла в себя – только какими-то кусками и обрывками, а, может, и вовсе сама напридумывала. Помню торчащую из куртки арматуру, как раз там, где должна быть рука. Помню непередаваемую боль, когда попыталась встать. Вроде опять отключилась.

Следующее, что помню – иду по дороге в сторону дачи. Моросит дождь, ноги утопают в грязи обочины. На дороге все также стоят машины, но никого внутри нет. Людей вообще не помню. Очень холодно, мокро, очень хочется пить, очень болит рука

. Все было ОЧЕНЬ плохо.

Проходя мимо очередной машины, заметила открытое окно и полбутылки Колы, валяющейся на пассажирском сидении. Я даже не раздумывала – протянула руку и забрала бутылку. Но от сладкой воды пить хотелось еще больше.

Вот только сейчас задумалась об одном моменте: когда шла, арматуры в руке уже не было. Скорее всего я ее выдернула, отчего снова потеряла сознание. А ведь за всю жизнь я ни разу не теряла сознание. Температура под сорок была

, солнечный удар был, плохо в метро от духоты становилось, но сознание никогда еще не теряла.

И больше не хочу. После этого тошнит и кружится голова.

В себя я пришла 2 мая. Просто открыла глаза и поняла, что на даче. Сначала никак не могла вспомнить, как тут оказалась, ведь ключи потерялись вместе с сумкой где-то там, в городе. Но потом заметила деда Лешу, ковыряющегося кочергой в камине, и все стало на свои места.

С его слов я могу рассказать, что же тогда произошло

.

Мы шли в сторону пункта регистрации, я впереди, дед же прилично отставал. Потом мы услышали громкий хлопок, начали сыпаться кирпичи. Деда Леша утверждал, что взрывы устроили провокаторы и смутьяны, он слышал мужские крики и ругань. Но я ничего такого не помню. Деда отбросило в сторону, а меня накрыли обломки дома, мимо которого мы шли. Он был уверен, что я погибла, и даже не подумал пытаться вызволить. Потом он очень раскаивался, но я на него ничуть не злюсь. Была бы я на его месте, сама бы бежала как можно дальше.