В колыбели с голодной крысой

— Я помогу вам, — сказал он и обошел вокруг меня, чтобы взять меня под мышки. Он оказался намного сильнее, чем я мог предположить. Принять сидячее положение мне было сложно из-за пенькового узла, но после того, как я сел, стало легче. Он не пытался поставить меня на ноги; я подполз на коленях к краю кровати, а он, поддерживая меня под мышки и потихоньку подтягивая, поднял и закатил меня на кровать. Наконец я перекатился на спину, задыхаясь и заливаясь солеными слезами из-за болей в животе, а он стоял и одобрительно кивал.

— Очень хорошо. Думаю, это молодчики Флейша так вас отделали.

— Полиция, — прохрипел я, — Бен, Джерри и еще один. Он покачал головой.

— Не имею дело с полицией, — сказал он. — Мне на нее плевать. У меня брат когда-то служил в полиции. Его убили бутлеггеры из Канады. А теперь там совсем другие люди, другая разновидность людей. Где болит?

— Живот.

— Извини мою навязчивость. — Старик улыбнулся, произнося неприятное слово, и принялся расстегивать мне рубашку и “молнию” на брюках, чтобы добраться до живота. Его полные губы сжались, и он покачал головой. — Все в синяках, — сказал он. Он дотрагивался до меня, и я сжимался от мучительной боли. — Болит, — констатировал он. Он сильнее сжал губы и начал их покусывать, глядя на меня. — Думаю, будет лучше, если мы найдем врача, — решил он наконец. Он огляделся вокруг:

— Нет телефона? Нет. Ладно, никуда не уходите. — Он кивнул мне, улыбнулся своей ободряющей улыбкой и исчез из поля моего зрения. Я слышал, как открылась и закрылась дверь, потом я закрыл глаза и решил, что снова потеряю сознание. Я слишком долго боролся, чтобы не заснуть.

Руки, прощупывающие мой живот горящими сигаретами, снова вернули мне сознание. Я открыл рот и закричал, издав очень высокий и громкий звук, на который я не считал себя способным, и тогда рука с запахом, вкусом и фактурой кожи зажала мне рот. Я посмотрел поверх нее выпученными глазами и снова увидел того же старика, пытающегося заставить меня замолчать.

— Мы не хотим привлекать внимание посторонних, мистер, — сказал он. — Вам надо просто потерпеть.

Я терпел. Передо мной сновала туда-сюда маленькая лысая голова в очках в металлической оправе. В то время как в моем животе перемещались огонь и лед, старик продолжал зажимать мне рукой рот, просто из осторожности, и запах и вкус кожи наполнили все мои органы чувств.

Через некоторое время лысая голова поднялась и сказала старику:

— Не поверишь, но ничего не сломано.

— Некоторые из них большие специалисты, — сказал старик. — Я помню, мой брат рассказывал мне об этом. Бутлеггеры часто обрабатывали друг друга, но никогда не оставляли следов.

— Ну, эти-то оставили множество следов, должен тебе сказать. — Он взглянул на меня ясными маленькими глазами и сказал:

— Я обклею пластырем вам живот, так легче будет двигаться. Наложу повязку на лицо. Конечно, вы не будете выглядеть как новенький, но вполне сойдет.

Он сделал, как сказал. Заклеивая меня пластырем, ему пришлось меня немного поворочать, и несколько раз я почти терял сознание, но все же не потерял. Хотя лучше было бы потерять. Затем он слегка отер кое-где мне лицо мокрым тампоном, перебинтовал меня и с удовлетворением закивал, глядя на результаты своей работы. Они со стариком отошли к дверям и зашептались, а после этого врач ушел, а старик вернулся к моей кровати, волоча за собой кресло.

— Вы должны мне шесть баксов, — сказал он. Я потянулся за бумажником.

— У меня как раз есть...

— О, сейчас не надо. — Он отвел мою руку. — Мы должны обсудить другие вопросы. Заплатите мне завтра.

— Хорошо. — Я все еще говорил шепотом, все еще хрипел, но было уже не так больно, как прежде. Мой рот уже не был так сух, и теперь больно было только глотать.

— Меня зовут Джефферс, — сказал он. — Гар Джефферс. Я полагаю, ваша фамилия Стендиш. Я кивнул.

— В этом куске газеты, — сказал он, — они написали, где вы остановились. Я рискнул, и оказалось, что хотя бы это в их статье правда, и вот я пришел, чтобы поговорить с вами. Дверь была приотворена, и я увидел, что вы лежите на полу. Вот как все это было.

Я снова кивнул. Это было легче, чем пытаться говорить.

— А теперь я хочу поговорить с вами о Чаке, — продолжал он. — Они убили его, а он был один из лучших молодых рабочих во всем мире. Чак Гамильтон был моим лучшим другом, и я горжусь, что работал с ним рядом. И я знаю, и вы знаете, что они не собираются ничего делать тому, кто убил Чака. Но пусть я сгорю в адском огне, если буду сидеть сложа руки и помалкивать. Вы понимаете, о чем я говорю?

Еще кивок.

— Это хорошо. Ладно, я знаю, что вас это никак не касается, вы никогда не знали Чака и ничего о нем не слышали. Это мое дело, и я этим займусь. Но я не знаю, с какого конца за него взяться. Поэтому-то и пришел к вам, чтобы попросить о помощи.

— Это важно, — прошептал я. Я пошевелил рукой в воздухе. — Никому нет дела. Это несправедливо, что никому нет дела.

Он благодарно улыбнулся.