В комнате смерти

— Около того, — ответил Флетчер, подумав: "Чего я должен бояться, так это своего желания поверить им. Это же естественно, взять и поверить, и, наверное, также естественно сказать правду… особенно после того, как мужчины, от которых пахло пережаренными бобами, схватили тебя около любимого кафе и разукрасили физиономию… да только если ты сообщишь им все, что они хотят знать, тебе это не поможет. За это соломинку хвататься нельзя, от этой идеи в комнате смерти толку нет. Их слова ничего не значат. Что значит, так это агрегат на столике на колесах, агрегат под тряпкой. Что значит, так это человек, который до сих пор не произнес ни слова. И, разумеется, пятна на стенах".

Эскобар наклонился вперед, лицо стало серьезным.

— Вы не станете отрицать, что последние четырнадцать месяцев передавали некую информацию некому Томасу Эррере, от которого она, в свою очередь, поступала к коммунисту-мятежнику Педро Нунесу?

— Нет, — ответил Флетчер, — я не стану этого отрицать, — чтобы адекватно играть свою роль в этом спектакле, спектакле, определяемом разницей между значениями словразговоридопрос, сейчас ему следует вилять хвостом, пытаться все объяснить. Как будто кому-то в истории человечества удавалось выиграть политический спор в такой вот комнате. Но он и не собирался спорить, отнюдь. — Хотя продолжалось это чуть дольше. Я думаю, года полтора.

— Возьмите сигарету, мистер Флетчер, — Эскобар выдвинул ящик и достал папку.

— Пока не хочу. Благодарю.

— Хорошо, — у Эскобара получилось, естественно, корошо. Когда он выступал в выпуске новостей, парни в пультовой иной раз проецировали женщину в бикини на карту погоды. Увидев ее, Эскобар смеялся, махал руками, хлопал себя по груди. Телезрителям это нравилось. Смешно. Совсем, как корошо

.

Эскобар открыл папку, зажав сигарету губами точно по центру рта, так что дым поднимался ему в глаза. Именно так, Флетчер видел, курили на уличных углах старики, в соломенных шляпах, сандалиях, мешковатых белых штанах. Теперь Эскобар улыбался, не разжимая губ, чтобы сигарета не упала на стол, но все равно улыбался. Он достал из папки глянцевую черно-белую фотографию, пододвинул к Флетчеру.

— Вот ваш друг Томас. Выглядит не очень, не так ли?

Лицо взяли крупным планом. Глядя на него, Флетчер вспомнил фотографии знаменитого фотокора сороковых и пятидесятых годов, который называл себя Виджи. Ему предложили взглянуть на портрет мертвеца. Вспышка отразилась в широко раскрытых глазах, вдохнула в них жизнь. Крови не было, только отметина от удара и никакой крови, но одного взгляда хватало, чтобы понять: человек мертв. Волосы причесаны, даже видны следы от зубьев расчески, в глазах огоньки, но огоньки отраженные. Так что ясно, человек мертв.

Отметина располагалась на левом виске, закругленная с одной стороны, как комета, напоминающая пороховой ожог, но пулевое отверстие отсутствовало, как и кровь, и череп не изменил форму. Пуля, выпущенная из пистолета малого калибра, даже двадцать второго, при выстреле в упор, когда остается пороховой ожог, деформировала бы череп.

Эскобар взял фотографию, положил в папку, закрыл ее и пожал плечами, как бы говоря: "Видите? Видите, как бывает?" Когда он пожимал плечами, пепел с сигареты упал на стол. Пухлой рукой Эскобар небрежно смахнул его на серый линолеум.

— В принципе, мы не хотели тревожить вас, — продолжил Эскобар. — Зачем? Страна у нас маленькая. Мы — маленькие люди в маленькой стране. "Нью-Йорк таймс" — большая газета в большой стране. У нас, разумеется, есть гордость, но есть и… — Эскобар постучал пальцем по виску. — Понимаете?

Флетчер кивнул. Перед его глазами стояло лицо Томаса, Даже после того, как Эскобар убрал фотографию в папку, он мог видеть Томаса, его расчесанные черные волосы. Он ел еду, приготовленную женой Томаса, сидел на полу и смотрел мультфильмы с самым маленьким ребенком Томаса, девочкой лет пяти. Мультфильмы про Тома и Джерри, с текстом на испанском.