В компании куртизанок

Служба начинается, и я бросаю взгляд туда, где сидит моя госпожа, которая изучает позы этих женщин так же зорко и внимательно, как до этого оглядывала их наряды. Я мысленно слышу ее голос: «Теперь весь фокус уже в том, чтобы удерживать внимание мужчин, ничего при этом не делая. Ты держишь голову прямо, повторяешь молитвы приятным, но не очень громким голосом, не сводишь глаз с алтаря, но при этом все время помнишь, что на тебя смотрят. Затылок не менее важен, чем лицо. Хотя ты не осмеливаешься носить распущенные волосы, как девственницы, можно выпустить там и сям несколько завитых локонов, а остальные пряди вплести в вуаль с золотыми нитями или драгоценными камнями, так что разглядывать это сооружение будут охотнее, чем какой-нибудь запрестольный образ. Если же с утра вымыть и высушить волосы с душистыми маслами — а хорошая куртизанка готовится к мессе старательнее любого священника, — то тогда их аромат сможет потягаться и с фимиамом. Впрочем, нужно иметь свои собственные духи, нарочно для того приготовленные, а когда никто не видит, следует понемножку разбрызгивать их вокруг. Тогда и в передних рядах, и в задних будут знать: ты здесь. Но все это лишь подготовка к настоящему испытанию — к проповеди».

По словам моей госпожи, для того чтобы иметь успех, нужно хорошо знать свою церковь. Потому что, пусть даже все скамьи будут заполнены самыми богатыми горожанами, но если священник — пламенный проповедник, чьи угрозы пробирают паству до костей, тогда любой блуднице, знающей себе цену, остается только встать и уйти восвояси. Однако если в церкви проповедует грамотей, слыхом не слыхавший о песочных часах, то любая куртизанка, усевшаяся среди его прихожан, можно считать, уже попала в рай.

В раю теперь и мы, ибо проповедник-доминиканец в Сан-Дзаниполо, гордящийся своей непорочностью, откровенно упивается собственным голосом, и это жестокая ошибка, потому что голосок у него тонкий и гнусавый, скорее отупляющий его слушателей, нежели наставляющий их на путь спасения. Проходит десять минут, и головы прихожан постарше уже поникают, подбородки упираются в грудь. А когда раздается храп, оживляются богатые девицы, они сдвигают покрывала и, в то время как их мамаши изнывают под тяжестью обильных библейских изречений, мечут вокруг себя взгляды, подобные робким стрелам Купидона.

Все это многоголовое трепетание служит великолепной ширмой для более важных дел. Пока моя госпожа не сводит орлиного ока с женщин, я зорко наблюдаю за мужчинами и стараюсь угадать, что творится у них в головах, пытаюсь представить себя самого на месте кого-нибудь из них.

Я останавливаю выбор на одном из них, которого приметил, когда он только входил в церковь. Он высок (я тоже был бы высок, родись я сызнова), широк в обхвате, на вид ему лет сорок, и если судить по одежде, он принадлежит к правящему воронью: рукава черного плаща оторочены соболем, а жена грузна и массивна, будто широкая двуспальная кровать. Я мысленно усаживаюсь на его место. Впереди, слева от меня — одна из темноволосых куртизанок. Я всегда хожу на мессу в Дзаниполо. Если дела пойдут хорошо, я надеюсь пожертвовать этой церкви небольшой алтарь, а когда пробьет час, меня непременно здесь похоронят. Я хожу на исповедь каждый месяц, и мне отпускают грехи. Я никогда не забываю благодарить Господа за удачу в торговых делах и уделяю Ему от своего богатства, а он мне взамен помогает получать новые барыши. Сегодня утром я размышлял о крестных муках Спасителя, а потом молился о том, чтобы цена на серебро оставалась высокой, чтобы я смог внести свою долю в снаряжение нового судна, которое весной отправится в Тунис. Лишь в этом случае мне удастся собрать приличное приданое для второй дочери, которая созревает день ото дня, а значит, ее следует оберегать от порчи — ведь молодые мужчины пылают таким вожделением к запретным изгибам юных женских тел. Да порой и не очень молодые — ведь там таится такая сладость…

Ага — вот оно! Так оно и происходит: мало-помалу, шаг за шагом, мысли соскальзывают от духовного к плотскому. Воздух в церкви делается спертым, а проповедник все бубнит и бубнит. Меняю позу, чтобы тело не затекало, и вдруг замечаю ее в пяти или шести рядах от себя. Она сидит, стройная, возвышаясь над морем сгорбленных плеч, ее красивая голова словно плывет в воздухе. Конечно, я знал, что она там сидит, — я же сразу заметил ее, как только она вошла, как ее можно было не заметить? — но я дал себе слово, что сегодня не стану… что ж теперь поделаешь? У нас с Богом давно уговор: изредка мужчина должен доставлять себе небольшое удовольствие. Теперь я украдкой разглядываю ее. Она и в самом деле красавица. Медные волосы — как сладострастно они будут смотреться, если их пустить водопадом по спине, — золотистая кожа, полные губы, а вот и обнаженное тело мелькает, прежде чем она успевает поправить покрывало, соскользнувшее на грудь. О, да она так прекрасна, что можно подумать, сам Господь усадил ее туда, чтобы я мог полюбоваться совершенством Его творения!