В конце аллеи...

Ипполит заботливо сновал вокруг Матрены и все не мог найти убедительные слова, что-то говорил и говорил про писарей, у которых тоже бывают промашки, и много в любой части солдат с одинаковыми фамилиями, и нечего так безоговорочно и слепо верить всяким присланным бумажкам.

Заговорила Матрена так же внезапно, как и замолчала. Она разгладила похоронные бумажки, бережно упрятала их за божницу и непререкаемо оборвала Ипполита:

— Не могут ошибиться оба писаря. Полегли мои ребята, и не вернуться им домой…

На последнем слове сорвалась и закатилась в душераздирающем крике. Всю ночь не отходила Ирина от тетки Матрены, отпаивала ее валерьянкой, меняла компрессы и сама плакала всю ночь. Ипполит высказывал Ирине свои соображения: слава богу, что прорвалась слезами, в них и выплеснется горькое горе, через слезы в себя придет. Судьба сжалилась над Матреной и вернула ей язык. Мало ли знает он случаев, когда внезапно замолкал человек и тихо трогался рассудком…

И нельзя сказать, что скоро отболело у Матрены сердце, но уже к лету говорить об Алексее и Владимире стала реже — видно, нерастратно берегла память о них в своей душе, не решалась поминать всуе их имена, — и потому все щемящее ожидание ее сошлось на воевавшем где-то и еще живом Родионе. В щадящие минуты, когда чуть отпускала присохшая печаль, уносили тетку Матрену мысли в послепобедные дни. Она привязалась к Ирине и, не таясь, делилась своими планами:

— Вернется Родион, избу обновим, обстановку кое-какую прикупим. Втроем мало ли заработаем? Это сейчас трудодень — так, звук один, а после Победы в зажиточность войдем. Ты, я гляжу, на ферме в профессорах ходишь, да и Родиону старания не занимать. У меня силенки пока есть: и с внуками управиться, и с работой обернуться. Дело житейское. Побольше ребятишек заводите. Родишь, чего тебе сделается, не ты первая, не ты последняя. Сынки чтоб были. Владимиром и Алексеем наречем. В вечную, стало быть, память. Родька по машинной части пойдет, сызмальства тянулся к этому делу, а ты станешь фермой заправлять.

Ирина не осмеливалась прерывать мечты Матрены — в такие минуты она гнала прочь непреходящую тревогу и с готовностью бралась за дела, которые с утра хороводятся в каждом крестьянском доме. Но сама загадывала о будущем с опасливой оглядкой: беспощадные жернова войны вертелись на полный ход, одаривая все новые и новые дома черными похоронными бумажками. С каждым днем все ярче возгоралась Победа, но каждый день отдавали за нее жизнь люди, теперь уже на чужих землях. В любую минуту в избу могла постучаться новая беда. Потому и не тешила себя Ирина, до будущего праздника еще надо дожить в терпеливом и верном ожидании.

Родион в отличие от братьев любил писать письма, его послания были подробными и веселыми, и вдруг наступившее его молчание посулило новую беду, которую уже немыслимо было одолеть. Черная бумажка добьет тетку Матрену, не выстоять ей при последнем немилосердном ударе.

Ипполит упрятал в глубь себя печальное предчувствие и заполнял все тягостные паузы в осиротевшем доме, будоражил тетку Матрену кипучей уверенностью: не иначе как случайное это молчание Родьки и в ближайшее время все образуется. Сам разослал письма по нескольким адресам: в военкомат, командиру части, в штаб фронта — и пугливо дожидался весточки. Молчал районный комиссар, заплутало письмо во фронтовых учреждениях — наедине с собой Ипполит печально сознавал, что в стремительном наступлении нашей армии на запад недосуг проследить за судьбой каждого солдата, но на виду у женщин носа не вешал, а уверенно и бодро поддерживал их, оробевших, поникших.

Первым откликнулся командир части. Письмо пришло теплое, но размывно-неуверенное. Разные хорошие слова были сказаны про Родьку, перечислены его всякие доблести, а последние строчки отозвались в их сердцах горестной болью — в боях за польский городок Родион пропал без вести. Смысл этих жестких сообщений, оставлявших только зыбкую надежду на чудо, давно знала вся деревня. И солдат, которые упоминались в этих бумажках, оплакивали как покойников — слово «пропал» издавна сливалось с необратимым и безысходным «погиб».

Теперь Родька проплывал в двух измерениях: то крепко утверждалась Матрена в мысли, что жив Родион и просто нет у него сил, чтобы откликнуться на материнский зов, а то накатывалась черная тоска и затапливала ее всю без остатка — ушел последний сын вслед за своими братьями, и нет ему возврата в человеческую жизнь. Но все-таки чаще говорила с сыном как с живым, радуя Ипполита, который как мог укреплял в тетке Матрене эту веру.

Печальное известие поначалу резко оглушило Ирину, заморозило ее душу, но, видя, как терзается тетка Матрена, она быстро овладела собой, и только застывшая грусть уже не сходила с ее лица. Еще доверчивее и беспомощнее потянулась к ней сердцем Матрена, и девушка без оглядки отдавала душевный жар матери Родиона, так беспощадно и подчистую ограбленной проклятой войной.