В координатах мифа

От прогорклой крепости до крыльца НикольскогоЧерною зимойЯ ходила тропочкой, узкою да скользкою,В школу и домой.Ну, была я девочкой, ну ходила в кофточке,Купленной в Москве.Все, что было дорого, будто навью косточку,Пряча в рукаве.От казачьей ярмарки до колбасной фабрикиОстановок пять.Разве только бабушка называла зябликом.Некому сказать.Сладость чая мятного, одеяла ватного,Вещего тепла.Что я из прощального шепота невнятного

Вспомнить не смогла?Все гадала-думала, кто ко мне наклонится,Кто коснется рук?Что ж меня так запросто оплетайки-кровницыВыпустили вдруг?От меня до крепости – только что не просека,Донник да паслен.Ну, какая просека? Что-то вроде прочеркаВ перечне имен.

«Зимой замечаешь, с каким трудом…»

Зимой замечаешь, с каким трудомСознанье выходит из темноты.Стираешь? Стираю. Дурдом-дурдом.Стареешь? Старею. Как ты? Как ты?Субботняя стирка, варум-варум.

Как раньше хотелось на юг, на юг!Последние вещи спустились в трюм.Ударила рында, задраен люк.Ты знаешь, как круто любой урокПо старой привычке принять в штыки.Ты помнишь черемуховый пирог?А запах черемуховой муки?Как будто внезапно среди монет,Как будто внезапно среди молитв —Заплатка от кофты, которой нет,От песни, не знаю про что, мотив.Ну как я напомню… та-ра-та-там…Ну, надо же, господи, как живуч!Я где-то забыла ключи, а там —От маминой двери ненужный ключ.

Как время подходит – почти стык в стык,Как мы непохожи – ни боже мой —На этих отстиранных горемыкНаладивших робкую связь с зимой.

«Усатые дядьки кричат: «Красавица!»…»

Усатые дядьки кричат: «Красавица!»Ее это будто и не касается.Красавице восемь лет.Она, загребая слегка сандалиями,Идет под магнолиями-азалиями,Под грузом забот и бед.Ей бабушка пишет: «Смотри за матерью,Она неумеха, а ты внимательна».Кудрявые кружева.Еще. С ней не хочет дружить Ковригина,

Которая те же читала книги и…И, видно, она права.А самое главное – все кончается.И ветки под ветром сильней качаются,И листья шуршат в траве.Сентябрь скарлатиновый приближаетсяИ можно сейчас умереть от жалости,А можно потом, в Москве.Останется дерево прирученное,Ученая кошка и море Черное,Монеты в сыром песке.Черешневых пятен уже не вывести,И чтобы не плакать, читает вывескиНа выцветшем языке.

Прага