В краю молчаливого эха

Гигант нахмурился и вдруг замолчал. Казалось он уже не слышал северянина. А лишь тихо-тихо про себя повторил сказанную фразу про «не рождённых для военного дела» и о чём-то надолго задумался.

Задумался и Прутик. Но о своём.

«Странно, — рассуждал он, — коли мы все рождены для каких-то дел… разных по своей сути… кто пахарь, кто ратник…. кто маг… в общем, уж коли дело так, то кто тот определяющий кому и кем быть? Сарн? Нихаз? Неужели мы лишены права на выбор? Как там говорил Бор? — Стоящие по праву… Кто же определил это «право»?»

Семён не заметил, как оказался рядом с Бочаровым. Тот, изучающе, осмотрел паренька и отчего-то вздохнул. Поймав удивлённый взгляд Семёна, Платон решил пояснить:

— У меня сын такого же возраста, как ты, — сказал, но тут же Бочаров сам себя поправил: — Должен был быть такого же.

— А что случилось?

— Погиб… давно…

— Не вернулся? — задал глупый вопрос Прутик.

Он и сам знал, что Искры уже давно не возвращаются в Сарнаут.

— Нет, — вздохнул Бочаров и тут же пришпорил коня, желая отъехать от Семёна.

Было видно, что Платон уже пожалел, начав разговор на эту тему. А Прутик так и не понял, что своим наивным, даже детским, вопросом сделал тому ещё больнее.

Кстати, Семён уже не раз задумывался о Даре Воскрешения… По логике Церкви: тот даровался всем, но при одном условии — цельности тела («сосуда не осквернённого»)…

А если ты ратник, и тебя, скажем, зарубили в бою? — рассуждал с умным видом Прутик. — Значит и Искре некуда возвратиться. Логично? В таких случаях получалось, что ратником становиться никто не хочет. Лучше быть пахарем, или рыбаком, или бортником. Работа такая, что голова всегда на плечах… Хотя… хотя тут палка о двух концах: коли уж какой враг нападёт, то тебя зарубит и уж ничего не поможет. Вот и конец твоему существованию.

Или вот другой случай — старик. Зачем возвращаться Искре в дряхлое тело? В чём смысл? То ли дело молодой…

Вопросы, конечно, правильные, но по-своему. В схоластику Прутик не вникал. Во-первых, не мог разобраться во всех тонкостях церковной полемики. А во-вторых, не считал это нужным.

Было ясно, что подобные темы рождаются не только в столь пытливых умах таких вот, как Прутик, людей. Но и иные стали задаваться вопросами воскрешения. Тогда, наверное, в Церкви и стали говорить о том, что слуги Тенсеса могут даровать новое тело. Надо только пройти очищение.

Всё сразу же вернулось на свои места. Однако, так сказать, желание навредить телу врага сохранилось.

Но всё-таки, надо быть честным: сейчас был такой период, когда искры перестали возвращаться в Сарнаут. И Прутик, как и тысячи других людей (да и эльфов, гоблинов, орков), вдруг стали спрашивать себя: «А возвращались ли они вообще? Может, это такая уловка, чтобы заставить людей верить Церкви? Пообещать им вечную жизнь и… и…»

Послышался долгий неприятный скрип, переходящий в треск. Прутик удивлённо закрутил головой и в последний момент вдруг сообразил, что это звук падающего дерева.

Поперёк дороги свалилась толстенная ель. И сразу со всех сторон будто из-под земли вынырнуло множество вооружённых людей: лучники, мечники… Тенсес его знает кто ещё.

Охрана обоза тут же заняла оборону, но уже глядя на соотношение сил становилось ясно, что выстоять не удастся. На стороне нападавших было не только превосходство в числе, но и удачное расположение: этот участок тракта проходил меж двух крутобоких холмов и от того обоз с людьми был как на открытой ладони.

— О, Тенсес! — испугано зашептал кто-то справа. — Засада!

14

Прутик затравлено крутил головой, не зная что ему делать. Внизу живота что-то сжалось в неприятный комок, стало жарко.

Страшнее всего выглядели люди с боевыми молотами в руках. А их было немало. Эдакие крепкие парни весьма сурового вида, — так, по крайней мере, показалось Семёну. Он уставился на их оружие немигающим взглядом. Такие штуки ему ранее приходилось видеть только на картинках. А тут самые что ни на есть настоящие, угрожающе страшные.

На длинном древке расположился громадный набалдашник, представляющий собой с одной стороны молоток, а вот с противоположной, так называемый, «вороний клюв» — длинный гранёный шип. Внизу рукояти был намотан кожаный ремешок, умело завязанный в петлю. Боец продевал в неё руку и это позволяло удерживать оружие в случае непредвиденного выскальзывания из ладони.

Семён вдруг примерял на себя результат «работы» этого оружия, в особенности представил, как в грудь врывается «вороний клюв», и Прутику тут же стало не по себе. Аж в голове закружилось.

— Кто тут главный? — послышался громкий озорной крик одного из нападавших.

Смелость на себя взял Платон Бочаров.

— А что надо? — подбоченясь, спросил он.

— Есть предложение, — разбойник захохотал, куда-то оглядываясь. — Вы оставляете свой товар, а мы вас отпускаем… живыми и здоровыми…

— А если нет?

Тут уже рассмеялось большинство бандитов. Семён вжал голову в плечи и стал взглядом искать Бора.

Северянин был в голове каравана. Он стоял подле своего огневолка, деловито натягивая тетиву. Рядом с ним виднелся и Первосвет.