В краю солнца

Теперь мы углублялись все дальше в южную часть Лондона, и хотя женский голос GPS-навигатора мягко, но настойчиво велел мне ехать дальше, меня не покидало чувство, что здесь какая-то ошибка – в этом районе города денег не было.

«Вы приехали», – объявил навигатор. Машина остановилась рядом с поросшим чахлой травой газоном на краю темного леса многоэтажных домов. С тротуара на нас пялились пустыми блестящими глазами какие-то люди. Я посмотрел на Фэррена в зеркало, ожидая указаний, и он встретился со мной взглядом.

– Давайте просто немного посидим в машине, – произнес он.

На бетонной лестнице, ведущей на верхние этажи многоэтажки, сидела группа подростков. Подростки ухмылялись и плевали на землю: им хотелось что-нибудь с нами сделать, но они не знали что. Я посмотрел на Фэррена, и внезапно меня охватило восхищение: он не испугался. Он вообще их не замечал.

– Что? – спросил Фэррен.

– Просто подумал – странно видеть вас в таком месте.

Он рассмеялся:

– По-моему, англичанин повсюду как дома. Вы так не думаете?

Внезапно Фэррен встрепенулся.

Какой-то старик с редеющими седыми волосами брел по улице с полиэтиленовым пакетом в руках. Он направлялся к лестнице ближайшей многоэтажки. Подростки на ступеньках продолжали курить и плеваться и даже не подумали его пропустить. Не поднимая глаз, старик пробирался между ними, медленно и осторожно, словно боясь потревожить стаю диких зверей. Он молчал и даже не смотрел на них, но всем своим видом извинялся за то, что существует на свете.

– Кто это, по-вашему? – спросил Фэррен.

Я пожал плечами:

– Какой-то бедный старикашка, который возвращается из магазина с банкой кошачьего корма и боится получить ножом под ребро. Наверняка участвовал в войнах и гнул спину на заводах – все ради того, чтобы в старости кучка прыщавых засранцев мочилась на его порог. Просто прелесть.

Фэррен смотрел, как старик поднимается по ступенькам, пока тот не скрылся из виду. Вскоре в квартире на третьем этаже, в конце открытого всем ветрам перехода, зажглось одинокое окно.

– Я расскажу вам об этом старике, – заговорил он. – Его бросила жена. Много лет назад. Десятки лет назад. Полжизни тому назад. С ним остался четырехлетний сын – она бросила их обоих. Отец с ним не справлялся, и его стали перекидывать из одной семьи в другую. Сначала мальчика отдали бабушке с дедушкой. Там ему жилось хорошо. Ваши бабушка с дедушкой тоже вас любят, верно? Но они были уже старые. Они заболели и умерли. Сначала он – мужчины обычно умирают первыми, потом и она. Тогда мальчика отправили к другим родственникам. Потом к приемным родителям. – Фэррен ненадолго умолк. – И в каждой новой семье он встречал все больше равнодушия и жестокости.

Я подумал о Тесс, о неведомых ужасах, с которыми сталкивается в чужой семье ребенок, и о родителях, которые рожают детей, а потом бросают их на произвол судьбы, но ничего не сказал.

Фэррен сидел, подавшись вперед, словно хотел убедиться, что я действительно слушаю. Я повернулся к нему – взгляда в зеркале мне было уже недостаточно.

– А все из-за того, что его отец не смог перенести одного удара судьбы, – продолжил Фэррен. – Что вы об этом думаете, Том? Что думаете о людях, которые бросают собственных детей?

– Ничего хорошего, – ответил я.

Фэррен удовлетворенно кивнул. Я завел машину, и несколько лиц повернулось в нашу сторону. Его голубые глаза пристально смотрели на меня в зеркале.

– Знаете, кто этот старик? – спросил Фэррен. – Этот разочаровавшийся в жизни старик?

Я догадывался. Прошло слишком много лет, чтобы что-то исправить. Возможно, они пытались наладить отношения, но все закончилось ссорой. Горькие слова, резкий тон, затаенные обиды выплескиваются наружу. Мои родители давно умерли, однако я знал, как это бывает между отцами и сыновьями, между родителями и детьми. Знал, что можно потерять друг друга и никогда не найти.

Фэррен ждал ответа.

– Это ваш отец? – спросил я.

Фэррен улыбнулся:

– Нет, это вы, Том. Вы через тридцать лет. Именно такое будущее ждет вас здесь – в стране, где больше нет лестницы наверх. Но вы достойны лучшей судьбы. И ваша семья тоже. Сами знаете.

Потом он заснул. Фэррен так и не перестроился на местное время. Полагаю, он и не пытался. Это пробудило бы слишком много воспоминаний: маленькая квартирка, мать, которая его бросила, отец-неудачник. Поэтому Фэррен жил по тайскому времени и спал, когда удавалось урвать свободную минутку. Он словно бы находился вне часовых поясов: еще не там, но уже не здесь.

Я чувствовал себя примерно так же: разрывался между жизнью в этом городе, зная, что потеряю работу, если получу судимость, и безумной верой в то, что еще можно вырваться на свободу – главное, очень захотеть.

– Пора, – сказал Рори.

Мы с Тесс вышли через разбитые стеклянные двери в сад. Дети нас ждали. У Кивы в руках была коробка из-под обуви, Рори держал в ладонях маленький безжизненный комочек шерсти.