В крови

Конь Сафара сразу привлек все взоры. Сафар еще не достиг дороги, по которой двигалось войско, а вперед уже высланы были гонцы — узнать, что там за чудо–конь. И сразу у всех на устах зазвучало имя Сафара, тысячи глаз устремились на него с завистью и восторгом. И вот Сафар предстал перед Ибрагим–ханом.

— Я выполнил приказ, — сказал Сафар, покорно опустив голову, — теперь на все ваша ханская воля!

Вагиф взглянул на хана — резкие черты повелителя, казалось, несколько смягчились.

— За геройство твое и удальство я милую тебя, — величественно промолвил хан. Он улыбнулся, перевел взгляд на Вагифа и, прочтя на его лице одобрение, добавил снисходительно: — Садись на Гамера, я поручаю тебе этого коня — ходи за ним, холь его!

Сафар поклонился, взял коня и отошел; хан и его свита проследовали дальше. Как только военачальники миновали Сафара, он вне себя от радости птицей вскочил в седло. Он прощен! Он на Гамере въезжает в город! Он едет к Телли! Минуты тянулись годами, а жажда свидания жгла Сафара не меньше, чем полуденное солнце. Но все имеет свой конец, и как ни терзала, как ни томила его мучительная, словно мираж в пустыне, тоска по любимой, все испытания и волнения были уже позади.

Огненное солнце клонилось к закату. С близких уже гор повеяло долгожданной прохладой; до крепости оставалось лишь два поворота.

В городе уже знали, что войско возвращается. Народ высыпал из крепости и заполонил пустырь перед крепостными воротами. Кязым, Аллахкулу, Гюльназ и Телли тоже были в толпе. Вот в ущелье заклубилась пыль — это прибыли гонцы сообщить о приближении хана. Толпа пришла в движение. Те, на чью долю пришлась низина, пытались подняться, чтобы не проглядеть хана, но на них кричали со всех сторон, требуя, чтоб не застили; приходилось снова опускаться на землю.

— Телли! — попросила Гюльназ, — подвинь–ка голову!.. Ничегошеньки за тобой не видно! Тянешь шею, как гусыня!

Телли рассмеялась.

— Ты чего все надо мной подсмеиваешься!? — она скособочилась, передразнивая Гюльназ, а подруга из–за ее головы старалась разглядеть, что делается внизу, в той стороне, где кладбище. И вдруг закричала:

— Едут, ей–богу едут!..

Телли повернулась. Хан и его свита подымались на плоскогорье. Стало тихо, все взгляды были устремлены вниз. Теперь видна была уже и конница. Хан в сопровождении свиты медленно проехал перед народом; лица победителей были в пыли, потемнели от степного солнца. Вагиф обернулся, оглядел собравшихся возле крепости женщин, заметил Телли. Девушка зарделась, опустила глаза. Когда хан и его приближенные скрылись за городскими воротами, она вскинула голову и стала жадно вглядываться в воинов. И вдруг взор ее застыл, кровь бросилась в голову, сразу обессилев, она приникла к подруге.

— Гляди, Гюльназ! Гляди! Тот самый парень, что к нам приходил! Какой под ним конь! О!..

Все вокруг уже только и твердили, что о чудо–коне, спрашивали друг друга, что за всадник на нем. Наконец кто–то назвал его имя — Телли ушам своим не поверила.

— Гюльназ, слышишь, Гюльназ! Они говорят — Сафар! Как же так?! Ведь это тот парень, которого он присылал!

— По–твоему выходит люди — лгут? Понятно — Сафар! Схитрил. Не мог же он прийти к вам и сразу: «Вот, он я, гачаг-Сафар!»?

Но Телли уже не слушала ее, она не отрывала глаз от Сафара. Какая жалость, что городские ворота были так близко!.. Уже через несколько минут подковы Гамера звенели по камням под аркой городских ворот…

Телли не хотела смотреть ни на пленных, ни на живописно разодетых солдат, ни на нанизанные на копья почерневшие человеческие головы. Все помыслы ее, как и черные блестящие от счастья глаза, были устремлены туда, к воротам, за которыми скрылся Сафар.

17

Гянджинский поход заметно усилил влияние и авторитет Ибрагим–хана. Во дворце по случаю победы состоялось грандиозное торжество, город был празднично освещен, палили пушки, приближенным хана щедро раздавались подарки. И вдруг пришло известие о смерти Керим–хана Зенда, около тридцати лет бывшего наместником в Иране. Торжество было нарушено — радость померкла. Снова тревога поселилась во дворце карабахского хана.

Получив известие о смерти Керим–хана, Ибрагим–хан тотчас призвал к себе Вагифа. Они заперлись в одной из дальних комнат и стали обсуждать положение, создавшееся на Востоке.

— Что ж, в Иране каждые двадцать–двадцать пять лет происходят перевороты и кровопролитие, — с присущей ему невозмутимостью заметил Вагиф. — Сейчас там, по всей видимости, создалось положение, подобное тому, какое предшествовало появлению Надир–шаха. В каждом городишке объявится хан, все они будут посягать на трон, и снова рекой польется людская кровь…

— Но ведь это и нас может коснуться? — встревоженно спросил хан, заглядывая в лицо Вагифу.

— А как же — непременно коснется, — кивнул Вагиф, неспешно перебирая четки. — Было ли хоть раз, чтоб мы остались в стороне, если в Иране смута? Надир тогда места живого не оставил от Карабаха, мечом и огнем прошел… Ведь это он угнал в Хорасан все население нашего ханства и Ширвана!.. Сколько тогда погибло народу!..