В лабиринтах детектива

Романы воспитания молодого человека, о которых шла речь выше, медленно, но верно сходили на нет. Оптимистические надежды, так ярко представлявшиеся писателям в первой половине периода, к 80-м годам совершенно развеялись. Книжное слово оказалось малоэффективным. Оставалось проповедовать другую идею — наказание неотвратимо. Как бы преступник не прятался, в какие бы одежды не рядился, какие бы ходы не придумывал — все равно от наказания он не уйдет. Эта идея характерна для конца 80-х. В сегодняшнем криминальном романе преступник может спокойно уйти от возмездия и жить на Багамах, насмехаясь над неповоротливой государственной машиной. Но все же это будет потом, а в 60-80-х годах преступник все же благополучно излавливался, судился и наказывался. Видимо, это одна из особенностей советского детектива тех десятилетий — счастливый конец, если гибель, то, в основном, второстепенных персонажей, очень редко — героев повествования.

В принципе, и в подавляющем большинстве западных криминальных романов тоже существует счастливая развязка — “хэппи энд”, но если западные авторы практично приводили к счастливому концу описываемое действие, то наши соотечественники делали это по счастливому заблуждению — “все будет хорошо” — или, что вероятнее всего, по требованию цензурных органов. “Это наш сыщик, советский! Он быть убит не может!”

Вот в одной из первых повестей Н.Леонова “Приступаю к задержанию”, сыщик Шахов, выследив и задержав подозреваемого в валютных операциях преступника, общается с приятелем.

“ — Сережа, друг ты мой наилучший, — Шахов подошел к Бакланову, обнял его и приподнял со стула… Друзья закрыли кабинет и отправились обедать…” В другой повести другого автора, Леонида Словина, но с поразительно похожим названием “Задержать на рассвете” сыщик после полугодового лечения от ранения, полученного в результате задержания, возвращается домой:

“…Бессвязные, отрывочные воспоминания смешались с другими, — об ориентировках, которые вручает тебе под расписку секретарь…о черством бутерброде, честно разломанном на равные части… о тысячах простых и крепких нитей, связывающих тебя с товарищами…”. В повести Владимира Караханова “Догони день вчерашний…” герой, завершив труднейшую операцию, домой не торопится: “За мной еще один долг. Мне надо к Егору Тимофеевичу (старый сыщик, помогший поиску). Сегодня же…”

Впрочем, о чем это мы! Откройте любой криминальный роман — и обязательно найдете слова утешения, умиления и оптимизма. Но к счастливому концу должно привести развернутое в книге действо и, как мы уже писали, — хитроумные (в силу разумения автора) ходы.

Социально-нравственный роман.

Кроме “романов воспитания” в советском детективе 60–80 годов существует еще одна группа произведений. Мы бы назвали ее социально-нравственной. Автор не только описывает преступление и ход его расследования. Он еще пытается осмыслить социальную обстановку и нравственные порывы, движущие действиями героев книг. В повести Виктора Пронина “Ночи без любви” внешне благополучный начальник, его любовница и водитель сбивают человека и скрываются с места происшествия. Ночное преступления ярко высветило отношения героев, которые до этого казались такими простыми. Ведь начальник, не водитель, был за рулем. Теперь он слезно просит водителя взять вину на себя. А водитель не рискует признаться в любви к девушке, которую столько времени возил по злачным местам. Девушка же, оказывается, проводя время с начальником, оплачивает какой-то долг…

“И повесть, и те отношения, которые сложились между ее героями, очень характерны для всего творчества Виктора Пронина в этом жанре, — пишет критик И.Коваленко. — В какой бы отчаянный детектив мы не вчитались, неожиданно обнаруживается, что главное в нем опять же выяснение отношений между героями… Виктор Пронин всегда дает своим героям возможность высказаться, объяснить свой поступок…”

В повести “Долгое дело” Станислава Родионова его постоянный герой следователь Рябинин, человек, обладающий обостренным чувством справедливости, пытаясь понять причины мещанства и стяжательства в конкретном случае, приходит в конце концов к раскрытию преступления. Характерным признаком создания психологического портрета преступника, да и самого преступления, на наш взгляд, стала небольшая повесть С.Родионова “Мышиное счастье”. Незначительное, на первый взгляд, преступление — кто-то вывез в болото самосвал печеного хлеба, вызывает тихую ярость всегда спокойного следователя. В финале повести Рябинин спрашивает у директора хлебозавода:

“ — Сколько же вы уничтожили кусков государственного хлеба ради своего куска?

— Жизнь человека, товарищ следователь, это цепь нереализованных возможностей”, - философски отвечает тот… А следователь думает: “… Я бы для них придумал суд другой… Собрал бы всех ленинградских блокадников, и пусть бы они судили…”