В ледяных просторах

Напряженность путешествия во тьме — не передать словами. Как высказать ощущение мрака и угрозы, осевших на душу? Чувство полной отданности року не отпускает. Часто не знаешь, где идешь: по земле, по льду или же по ледяному покрову — под ногами мутно. Вспыхнет спичка, осветит компас, видишь, стрелка отклонилась от взятого курса. Верить компасу? — Ведь вблизи базальтовых стен склонение стрелки меняется часто на двадцать-тридцать градусов. Но если ты отклонишься даже на 15 градусов от принятого курса, — наверняка не заметишь во тьме места, к которому стремишься, и вместо достижения цели уйдешь в незнакомый пролив. Там можешь бродить хоть месяц среди берегов, нанесенных на карту только приблизительно.

Мы шли очень медленно. Сильный ветер ежеминутно гасил фонарь. Сильно ущербленная луна изредка светила сквозь мчащиеся облака. — Так было сначала. Потом тучи закрыли ее совсем, — тогда, кроме неясных очертаний саней, все скрывалось в густой мгле, тихо звенящей кристаллами в затишье и воющей — в порыв. Вот это-то ощущение слепоты непередаваемо. Падать приходится ежеминутно: то взойдешь на покатую поверхность тороса, то провалишься в расщелину другого. Иногда видишь, луна спряталась совсем; припишешь это усилившейся вьюге, и вдруг пред тобою стена. Что это, айсберг, обрыв? Как слепец, ощупываешь палкой и рукой. — Да, обрыв. Как мы свернули к берегу, того не заметя?

Проблуждав часов пять, мы вышли на землю очевидно: нет торосов, — слабый подъем. Решили, что пересекаем выдающийся мыс, но скоро заметили ошибку — подъем продолжался, мы входим на ледяной покров о. Хукера. Дальше к северо-востоку обрыв берегового льда становится выше и выше — до ста семидесяти метров — мы это знали. Оказаться сразу на краю его в эту тьму?..

Мы свернули налево. Стали попадаться камни. Остановив нарту, осветили карту и обсудили положение. — Да, — вероятней всего находимся на мысе Дэнди-Пойнт: вперед при луне там мы видели такой же низкий берег с камнями.

Мы стояли у смутно черневшей нарты и чертили на снегу линии берега, виденного при луне. Сошлись на предположении: ледяной покров сошел на нет, еще несколько десятков метров, и мы по пологому берегу сойдем в пролив.

Для меня так и осталось загадкой, что за полоска земли встретилась нам — как и вообще местность, по которой бродили. Мы двинулись дальше. Я шел впереди, показывая путь собакам. Шагал довольно медленно, но без особых предосторожностей, принимаемых при ходьбе по ледникам. Я ждал ежеминутно, что встречу первые торосы пролива.

Вдруг я почувствовал, что под ногами что-то подломилось и я лечу в пропасть. Помнится, особого испуга или растерянности не было. Наоборот, мелькнуло несколько мыслей чисто делового характера: куда я лечу — в трещину?.. Почему же ни за что не задеваю и не ощущается свиста в ушах, как рассказывал Павлов? Чем все это кончится?..

Эти отрывки мыслей прервались жестоким, глухим ударом в левый бок — полет прекратился, я где-то внизу и, кажется, цел. Не успел я простонать, — новый тяжкий удар обрушился на плечо и голову: глыба снега придавила меня. С трудом освободившись от снега, я не увидел впереди стены льда и понял все: я не в трещине, а свалился с обрыва. Целы ли товарищи?

Подняв голову, я увидел стену ледника и на верхней части его — еле различимой — заметил повисшую упряжку. Шесть собак болтались на цепочках, прикрепленных к ошейникам, и задыхались — все остальное скрывалось во тьме и движении вьюги. Я стал кричать:

— Отстегните ошейники, собаки задохнутся!