В ледяных просторах

С обнаженными головами произнесли: «вечная память». Немного постояли. Когда мокрые от пота волосы смерзлись, надвинули капюшоны и, подняв с могилы по камню для себя и для жены покойного, вернулись к лагерю, — собираться в обратную дорогу.

Где могила Седова?

Линник и Пустошный плохо читали карту с непонятными им английскими надписями. Со слов вернувшихся можно предположить: на мысе Бророк (Земли Кронпринца Рудольфа), у подножия обрывистого берега, на высоте от моря метров десять, в том месте, где кончается восточная часть ледника и начинается каменистый берег.

До «Фоки» матросы добрались с трудом. Шли две недели, споря у каждого острова, какой держать курс. Когда удавалось попасть на старый след, делали большие переходы. Несколько раз терялось всякое представление, куда идти. Уже недалеко от бухты Тихой, попав в пролив Аллена Юнга, заблудились совсем, и ушли бы скитаться среди мелких островов южной части Земли Франца-Иосифа, если бы не заметили аркообразный айсберг у острова Кетлица, памятный тем, что Седов фотографировал эту игру природы. Матросы не ели горячего четыре дня: вышел керосин. На остановках без горячей пищи спальный мешок не грел настывших тел. Часть собак осталась у брошенного лагеря.

Глава семнадцатая

…Смотрю на тающую глыбу.

Н. Гумилев

В книге перевернута страница, открылась новая глава. В предыдущей — стремления, страсти, борьба, смерть. Мы с тобой, читатель, читаем смешные и трагические истории, следя за ними с любопытством; прочитав, открываем следующую страницу, почти забыв, что герой женился, забыт, мертв или осмеян. Беремся за новую главу. Потом, захлопнув книгу писанную, принимаемся за интереснейшую неписанную — книгу собственной жизни. Будем смеяться собственным смехом, свое-то горе оценим по-настоящему! А про смерть сам Соломон написал: живая собака лучше мертвого льва.

В клеенчатом переплете — стопка бумаги, исписанной быстрым почерком; в середине ее заметка:

«8 марта

. Налаживается что-то. Своя забота долит, рук опускать нельзя — беда.

Возобновил приготовления к экскурсии на южный берег. Расчеты и главное сделано давно, но теперь все изменилось. Пойдем не в упряжи, а с запряжкой собак.

Было совещание, по какому руслу направить жизнь экспедиции. Решено, исследовав до лета ближайшие острова, готовиться к возвращению. Все научные наблюдения продолжать в полном объеме. Линник и Пустотный больны: кашель и одышка. Пустотный по временам харкает кровью.

12 марта. Вчера сильный шторм с северо-востока, туман. Сегодня хорошая погода -25°, слабый западный ветерок. Вышли на юг я и Инютин. Я — в полном здоровье, про Инютина того нельзя сказать. Цинга еще не прошла, десны кровоточат. Во время усиленной работы у мыса Дэнди-Пойнт, когда нарта плясала по торосам и кувыркалась, спутник мой плевал кровью и жаловался на боль в пояснице. Что же делать, — со мной пошел наиболее здоровый из команды. Впрочем, он идет с охотой. Мы оба надеемся, что в экскурсии на воздухе он поправится скорее, чем в сырой каюте».

На мыс Флоры мы пришли вечером 14 марта. Приведя в жилой вид бамбуковую хижину и прикрепив на видном месте записку, я отправился 18 марта на запад. Посетил «дом „Эйры"», построенный Лей-Смитом [94] 40 лет назад на острове Белль. Дом отыскать нелегко: помещен он в лощине низкого берега, снизу виден один флагшток. Постройка прекрасно сохранилась, доски сохранили еще желтоватый цвет; казалось, дом выстроен два-три года назад. Одно окно без рамы. Внутри пусто. В углу небольшая кучка консервов в жестянках, в другом — остатки угля. На стенах несколько записок — ценные документы. Одна — наскоро написана на заглавном листе какого-то английского романа: обращение Джексона к экипажу Нансеновского «Фрама»; на стене против окон в жестяной коробочке собственноручное письмо Лей-Смита о гибели «Эйры» и о намерении его плыть на Новую Землю в лодках. На стене много надписей карандашом: они сделаны участниками экспедиции «Эйры», Джексоном и Уэлманом.