В лесах (Книга 2, часть 3)

- А матушке Августе Шарпанской, думаю, надо сказать,- продолжала Фленушка.- Из Оленева матушке Маргарите тоже, я думаю, надо; матушке Фелицате тоже... А еще кому? - Да больше-то, пожалуй, и некому,- молвила Манефа.- До Петрова дня все дело беспременно надо втайне держать, чтоб успеть в городу места подешевле купить. А то, пожалуй, при совершении-то купчей сделают препятствие либо задержку какую. Да и Кожевниковы, как узнают, что готовится нам из обителей выгонка, такую цену заломят, что только ахнешь... Не суметь этого Аркадии, не суметь! Очень уж она невоздержна на язык... Опять же у Евникеи в Прудах Аркадьины сродницы живут - хоть наказывай ей, хоть не наказывай, не утерпит - до капельки все расскажет им, а те Евникее. А Евникее сказать - все едино, что на базаре с барабаном в народ объявить... - Разве матушку Таифу пошлешь? - сказала Фленушка.

- То-то и есть, что нельзя,- молвила Манефа.- В Москву Таифе надо ехать да в Питер... Завтра же ей отправляться.

- Кого же, коли не Таифу? - Ума не приложу,- ответила Манефа.- Вот вертись тут одна, как знаешь: обитель большая, а доведется нужное дело, опричь Таифы, и послать некого.

- Пошли меня, матушка... Все управлю,- подхватила Фленушка. - С ума сошла?.. По тебе ль такое дело? - подняв голову и пристально взглянув на Фленушку, молвила Манефа.

- Попробуй - увидишь,- сказала Фленушка, глядя в упор на Манефу.

- Полно пустяки городить,- проговорила Манефа.- Статочно ли дело тебя посылать?

- Вольно тебе, матушка, думать, что до сих пор я только одними пустяками занимаюсь,- сдержанно и степенно заговорила Фленушка.- Ведь мне уж двадцать пятый в доходе. Из молодых вышла, мало ли, много ли - своего ума накопила... А кому твои дела больше меня известны?.. Таифа и та меньше знает... Иное дело сама от Таифы таишь, а мне сказываешь... А бывало ль, чтоб я проговорилась когда, чтоб из-за моего болтанья неприятность какая вышла тебе?

- Да к чему ты все это говоришь мне? - спрашивала Манефа.

- А к тому говорю, чтоб к Софонтию меня ты послала. Аркадия свое дело будет управлять, а я с матерями что надо переговорю,- решительным голосом сказала Фленушка.

- Набаламутишь,- молвила Манефа.

- Да что я за баламутница в самом деле? - резко ответила Фленушка.- Что в своей обители иной раз посмеюсь, иной раз песню мирскую спою?.. Так это, матушка, дома делается, при своих, не у чужих людей на глазах... Вспомнить бы тебе про себя, как в самой-то тебе молодая кровь еще бродила.

- Замолчи!..- остановила Манефа Фленушку.- С чего ты взяла такие речи мне говорить?.. А?..

- Стары матери мне сказывали, что была ты у отца с матерью дитя любимое, балованное, что до иночества была ты развеселая - что на уме у тебя только песни да игры бывали... Видно, и я в тебя, матушка,- усмехнувшись, сказала Фленушка.

- Какие матери тебе сказывали?.. Которые?..- взволнованным голосом спросила Манефа.

- Покойница Платонида говаривала,- ответила Фленушка.

- Нешто помнишь ее? - с испугом спросила Манефа и тяжело перевела дыхание.

- Как же не помнить? Как теперь на нее гляжу,- отвечала Фленушка.- Ведь я уж семилеткой была, как она побывшилась.

- Что ж Платонида тебе сказывала?.. Что?.. Говори... все, все говори,дрожащим от волнения голосом говорила Манефа, опуская на глаза камилавку и закрывая все лицо креповой наметкой.

- Мало ли что... Всего не упомнишь,- ответила Фленушка.- Добрые советы давала: "Почитай, говорила, матушку Манефу, как родную мать свою".

- Что-о-о?..- вскрикнула Манефа, но тотчас же сдержала порыв встревоженного сердца. Обдернув наметку, она склонила голову.

- "Почитай, говорила, ее, как мать родную,- повторила Фленушка.- Тебе, говорила она, во всем свете никого нет ближе матушки Манефы..." Вот что говорила мне Платонида.

- А еще? - глухо прошептала Манефа.

- Не помню,- ответила Фленушка. Смолкла Манефа, а Фленушка все еще стояла перед ней и молча общипывала листья со стоявшей в углу троицкой березки. Минут с пять длилось молчанье.

- Обедать ступай,- сказала Манефа.

- Не хочется,- обиженным голосом ответила Фленушка, продолжая ощипывать березку.

Взглянула на Фленушку Манефа, а у ней слезы по щекам бегут.

- Устинья! - крикнула игуменья. Устинья вошла и стала перед нею.

- Кликни Таифу,- молвила ей Манефа, а когда Устинья вышла, обратилась к Фленушке и сказала:

- Сбирайся к Софонтию.Фленушка промолчала. Нескорой поступью подошла к столу, взяла письма и спросила;

- Раздать?

- Раздай,- ответила Манефа.

- Марье с Устиньей сбираться?

- Хорошо,- молвила Манефа и с нетерпеньем махнула рукой.

Тихими шагами пошла Фленушка в боковушку. Там у окна сидела грустная, угрюмая Марьюшка. С тоски да со скуки щелкала она каленые орехи.

- Турись, турись, Марюха!.. Наспех сряжайся!.. К Софонтию!.. - попрыгивая перед ней, кричала Фленушка.

- Взбесилась, что ли?.. Аль совсем с ума своротила? - привередливо ответила головщица и с досадой отвернулась от подруги.

- Попадья взбесилась - не я,- захохотала Фленушка, и хоть голодна была для праздника, а пустилась в пляс перед Марьюшкой, прищелкивая пальцами и припевая:

Как у нашего попа

Староверского