В лесах Сибири. Февраль-июль 2010

Переночевали в поселке Хужир на острове Ольхон и теперь продвигаемся дальше на север. С самого утра Миша не проронил ни слова. Я восхищаюсь молчаливыми людьми и всегда пытаюсь представить, о чем они думают.

Приближаемся к месту, о котором я так мечтал. Атмосфера мрачноватая. Мороз пощипывает струны ветра. Снег летит из-под колес. Настоящая буря рождается на границе между небом и льдом. Я смотрю на берег, стараясь не думать о том, что мне предстоит провести шесть месяцев в здешнем угрюмом лесу. Добровольная ссылка в Сибирь. Бескрайние просторы, залитые бледным светом. Все словно покрыто белым погребальным саваном. Здесь гибли невинные люди, отправленные на каторжные работы сроком в двадцать пять лет. Но я приехал сюда по собственному желанию. Мне не на что жаловаться.

Миша подытожил: «Печально».

И замолчал до следующего дня.

Моя избушка расположена в северной части Байкало-Ленского заповедника. Это бывшее пристанище геологов, построенное в 1980-х годах на поляне, окруженной высоченными кедрами. Эти деревья и дали название местности – мыс Северный Кедровый. «Северные кедры» – так мог бы называться дом престарелых. Собственно говоря, в моем случае речь идет о чем-то вроде выхода на пенсию.

Езда по льду разрушает привычные представления о мире. Только боги и некоторые насекомые могут ходить по воде. Трижды в жизни я испытывал ощущение, что преступаю некую черту. Впервые это случилось, когда мне довелось увидеть дно уничтоженного людьми Аральского моря. Второй раз – когда я читал один женский дневник. И третий – когда ехал по льду Байкала. Каждый раз возникало чувство, что я прикасаюсь к тайне. Нарушаю определенный запрет.

Я пытаюсь объяснить это Мише. Ни слова в ответ.

Сегодня мы остановились на ночлег на станции Покойники, в самом сердце заповедника.

Сергей и Наташа – местные сотрудники. Они красивы, как греческие боги, только одеты теплее. Они живут здесь уже двадцать лет, гоняют браконьеров. Моя избушка находится в пятидесяти километрах на север от их жилища. Как хорошо, что у меня будут такие соседи. Мысль о них согревает. Островок любви среди зимней стужи.

Вечер прошел в компании их друзей Саши и Юры – рыбаков и вылитых героев романов Достоевского. Саша – оживленный, бойкий, румяный. В глубине его раскосых глаз горит воинственный огонь. Юра – мрачный, медлительный и скрытный. Совершенно бескровное лицо. Первый – мятежник и зачинщик драк, второй – организатор подпольных заговоров. Юра не был в городе уже пятнадцать лет.

11 февраля

Утром снова выходим на лед. Лес отступает. Когда мне было двенадцать, мы посетили в Вердене музей, посвященный Первой мировой войне. Экспозиция одного из залов представляла залегших в окопах и покрытых грязью французских солдат. Сибирская тайга, нацелившая в небо частокол штыков, напомнила мне об этих погибших на фронте бойцах.

Лед громко трещит. На поверхности образуется паутина трещин и разломов, словно наполненных кровью ярко-синего цвета. Беспорядочные нагромождения сверкающего льда разбросаны по бескрайнему полю.

«Красиво», – говорит Миша.

И снова молчание до самого вечера.

В девятнадцать часов мы прибываем к мысу Северный Кедровый. Мой мыс. Моя хижина. Координаты: N 54°26?45.12" / E 108°32?40.32".

Темные фигурки людей и собак приближаются к берегу. Нас встречают. Деревенские жители, сошедшие с картины Брейгеля. Зимний голландский пейзаж, графичный и будто покрытый картинным лаком.

Идет снег. Затем наступает ночь, и все белое становится пугающе черным.

12 февраля

Володя Т. – пятидесятилетний лесничий, много лет живущий здесь вместе с женой Людмилой. Он носит очки с затемненными стеклами, и лицо у него доброе. Похож на медвежонка. Володя и Людмила хотят вернуться в Иркутск. У Людмилы хронический флебит, ей требуется постоянное наблюдение врача. Как и у многих русских женщин, кожа у нее очень белая и прозрачная, с просвечивающими сосудами.

Они ждали меня, чтобы уехать.

Из трубы моего будущего жилища, спрятавшегося среди кедров, поднимается дымок. Крыша покрыта хрустящей сахарной корочкой. Пряничный домик. Я голоден.

Избушка приютилась у подножия горного склона высотой две тысячи метров. Тайга поднимается к его вершине, но сдает позиции на середине пути. Дальше – царство каменных глыб, льда и неба. Сам Байкал находится на высоте четырехсот пятидесяти метров, и его берег виден из окна.

Работающие под начальством Сергея лесничие заповедника живут на расстоянии тридцати километров друг от друга. Моего соседа с севера, у мыса Елохин, зовут Володя. Сосед с юга, у бухты Заворотная, – тоже Володя. Позже, если я загрущу и захочу напиться в компании, мне нужно будет всего лишь пройти несколько часов на север или на юг.

Сергей, главный инспектор лесного хозяйства, приехал с нами из Покойников. Выйдя из грузовика, он некоторое время молча осматривает великолепный пейзаж, а затем, приставив палец к виску, говорит мне: «Прекрасное место для самоубийства».