В лесной чаще

С напарником… По тому, как Кэсси произнесла это слово, по легкому повороту ее плеч я понял, что она заметила меня в задних рядах. Но ни разу не взглянула в мою сторону, даже когда спустилась с помоста и направилась к двери. Тогда я вспомнил о Кирнане: что он почувствовал, когда от сердечного приступа умер Маккейб, бывший его напарником тридцать лет. Ничему в жизни я не завидовал так сильно, как этому неповторимому и недостижимому для меня горю.

Следующим свидетелем была Розалинда. Под приглушенный ропот публики она процокала каблучками про проходу и одарила Мэтьюза робкой и стеснительной улыбкой. Я ушел. На следующий день я прочитал в газетах, как она рыдала, говоря о Кэти, дрожащим голосом рассказывала, что Дэмиен грозил убить ее сестер, если она с ним порвет, а когда адвокат Дэмиена стал копать глубже, закричала: «Как вы смеете! Я любила свою сестру!» — и упала в обморок, а заседание перенесли на следующий день.

Розалинду не стали привлекать к суду — полагаю, это было решение ее родителей; сама она вряд ли упустила бы возможность привлечь к себе внимание. Мэтьюз предпочел уладить дело миром. Соучастие в преступлении вообще трудно доказать. Надежных улик против Розалинды не было, ее признание не могло быть принято в суде, да и она наверняка бы от него отказалась (сказав, что Кэсси, например, угрожала ей жестами); но даже если бы каким-то чудом удалось доказать ее виновность, она — несовершеннолетняя и срок ей грозил небольшой. К тому же Розалинда утверждала, что я с ней переспал, а это вносило в дело полную сумятицу и доводило О'Келли — и меня — до белого каления.

Мэтьюз все это просчитал и решил сосредоточиться на Доннели. В обмен на показания против Дэмиена он предложил Розалинде три года условно за «опрометчивое оставление в опасности» и сопротивление при аресте. «Сарафанное радио» сообщило, что она уже получила несколько предложений руки и сердца, и многие издания дерутся за право опубликовать ее историю.

Выйдя из здания суда, я встретил Джонатана Девлина, который стоял у стены и курил. Он держал сигарету на уровне груди, склонив голову набок, и наблюдал за чайками, кружившими над заливом. Я достал из кармана свою пачку и подошел к нему. Он посмотрел на меня и отвел взгляд.

— Как дела? — спросил я.

Девлин пожал плечами:

— Примерно так, как можно ожидать. Джессика пыталась покончить с собой. Легла на кровать и перерезала вены моей бритвой.

— Мне очень жаль. С ней все в порядке?

Его губы скривила горькая усмешка.

— Да. У нее не получилось: она резала вдоль, а не поперек.

Я прикурил, прикрыв пламя ладонями: день был ветреный, собирались тучи.

— Можно задать вопрос? — произнес я. — Без протокола.

Девлин повернул голову, и я увидел в его взгляде безнадежность и одновременно презрение.

— Пожалуйста.

— Вы все знали, верно? Знали с самого начала.

Джонатан долго молчал, потом вздохнул и сказал:

— Не то чтобы знал. Она не могла совершить это одна, тут были замешаны двоюродные сестры, да я и про Дэмиена ничего не слышал. Но подозревал. Я хорошо знал Розалинду.

— Но вы ничего не сделали. — Я хотел, чтобы мои слова прозвучали бесстрастно, но в них все-таки прозвучала нотка осуждения. Девлин мог в первый же день рассказать нам о Розалинде, как мог рассказать кому-нибудь другому много лет назад, когда Кэти только начала болеть. Я понимал, что по большому счету это ничего бы не изменило, но сколько бед натворило его молчание и сколько зла пробудило.

Джонатан отбросил сигарету и повернулся ко мне лицом, сунув руки в карманы пальто.

— А что, по-вашему, я должен был сделать? — жестко проговорил он. — Она моя дочь. Я уже потерял Кэти. Маргарет не вынесет, если я скажу хоть слово против нее. Когда несколько лет назад я хотел отправить Розалинду к психологу, потому что она постоянно врала нам, Маргарет закатила мне истерику и пригрозила, что уйдет и заберет девочек с собой. И я ничего не знал. Что я мог сказать? Я только следил за Розалиндой и молился, чтобы это оказался какой-нибудь землевладелец. А как бы вы поступили на моем месте?

— Не знаю, — честно ответил я.

Девлин продолжал смотреть на меня, тяжело дыша и раздувая ноздри. Я отвернулся и сделал затяжку; через минуту он перевел дух и снова прислонился к стене.

— Я тоже хочу вас кое о чем спросить, — произнес он. — Розалинда была права — вы действительно тот мальчик, у которого пропали друзья?

Вопрос меня не удивил. Девлин имел право просмотреть или прослушать записи всех допросов Розалинды, так что рано или поздно он должен был спросить. Я знал, что мне надо все отрицать: по официальной версии, я нарочно выдумал историю, желая заручиться доверием Розалинды, — но у меня не было сил, да и особого смысла я в этом не видел.

— Да, — вздохнул я. — Адам Райан.

Джонатан повернул голову и долго смотрел на меня, очевидно, пытаясь что-то вспомнить.

— Мы не имели к этому никакого отношения, — промолвил он наконец, и меня удивил его мягкий, почти извиняющийся тон. — Я хочу, чтобы вы знали. Никакого.

— Да. Простите, что на вас набросился.

Он кивнул.