В ловушке гарпий

Как мы и договаривались, я стараюсь как можно правдоподобнее изложить версию о задержанном нами контрабандном товаре и достаю две из своих пробирок. Химик Петерсен-оказывается, он имеет ученую степень доктора — рассматривает их содержимое, задает несколько дополнительных вопросов и заводит тихий разговор с биологом. Я хорошо понимаю трудность, с которой они столкнулись. Перед ними новый, неизвестный яд, которого нет ни в одном справочнике. Поэтому опыт придется проводить по аналогии с исследованием других ядов. Сам опыт займет не больше десяти минут, но его подготовка — дело не простое и опасное.

В конце концов они останавливаются на одном из способов. Назвать его наиболее удачным трудно, но нам выбирать не из чего.

Потом мы маемся целый час, в течение которого Ханке несколько раз выходит курить в коридор, а я, встав у толстых стеклянных перегородок отсека, напряженно слежу за действиями Петерсена и биолога Зауэра. Оба они надевают маски с респираторами, резиновые фартуки и перчатки, их движения кажутся замедленными, а все действие напоминает сцену из фильма ужасов.

Лаборантка приносит клетку с шестью морскими свинками. Это кроткие и безобидные создания. Некогда их предки на ярмарках, устраиваемых в различных городах Европы, под звуки шарманки вытаскивали счастливые билетики с предсказаниями судьбы. Ныне счастье изменило им.

Священнодействия со стеклянными чешуйками заканчиваются. Петерсен берет клетку и достает из нее животных. Зауэр распределяет их под шестью отдельными стеклянными колпаками. Морские свинки мечутся в этих прозрачных капканах. Ханке становится рядом со мной, и по его лицу пробегает кислая гримаса.

Затем Петерсен и Зауэр быстро проделывают необходимое и отступают в сторону, чтобы нам с Ханке было лучше видно.

Не проходит и десяти секунд, как одна из свинок, скрючившись в предсмертных конвульсиях, падает на спинку.

У Ханке вырывается невольных вздох. В это время падает вторая свинка, а за ней — третья. Живыми и невредимыми остаются только три контрольные свинки.

По спине у меня пробегает мороз, на негнущихся ногах я делаю несколько шагов в сторону и припадаю лицом к стеклянной перегородке. Напряжение исчезает, его место занимает страх, который мгновенно переходит в мрачную решимость. Сомнений не остается, все становится на свои места. С Маноловым расправились, его убили. Хладнокровно, с дьявольской расчетливостью, предварительно выбрав место и время. Удар был нанесен безошибочно.

Петерсен и Зауэр выходят, снимают маски и перчатки, вновь приобретая нормальный человеческий облик. Я медленно выпрямляюсь и пытаюсь контролировать выражением лица. Я не могу позволить, чтобы вырвались наружу злоба и гнев, накопившиеся во мне. В ближайшие часы и минуты мне предстоит держать эмоции в узде. Из десяти возможных шагов предстоит выбрать один, самый верный. В противном случае я тоже рискую поплатиться жизнью.

Доктор Петерсен не торопится. Он садится за свой стол и приглашает нас последовать его примеру. Обведя взглядом молчаливого Ханке, он обращается ко мне:

— Как мне кажется, все ясно. Разумеется… — он кивает в сторону Зауэра, — коллега произведет диссекцию, но и без того ясно — опасная… контрабанда!

Он прозрачно намекает, что хотя ему все понятно, он готов держать язык за зубами. В этой лаборатории ему приходилось видеть и не такое, и он знает, что жизнь чересчур разговорчивых специалистов полна неприятных неожиданностей.

Мы обмениваемся взглядами с Ханке, и он вновь заводит разговор об опасной контрабанде. Протокол составлять не обязательно, это не в наших интересах. Поэтому он добавляет, что доктор Дебрский, если понадобится, заглянет сюда в начале следующей недели. Показанного нам пока достаточно.

Петерсен не удивляется. Он достает из ящика стола бланк, заполняет его и подает Ханке.

— Я попросил бы вас подписать это!

Краешком глаза я замечаю, что это счет, включающий расходы на животных, гонорар за проведение опыта и доплата за работу с особо опасными веществами. Довольно кругленькая сумма. Теперь мне становится понятно, почему они все же согласились на проведение опыта, а не посоветовали нам обратиться в другое место. Теперь приходит наша очередь подписать счет, что мы и делаем.

Хозяева провожают нас по дверей, полицейский берет под козырек.

Надвигается ясный прохладный вечер. На странном, каком-то фиолетовом небе зажигаются первые редкие звезды. Внизу, на причалах, в холодном свете прожекторов молчаливо трудятся краны.

— Как у вас со временем? — спрашиваю я Ханке. — Хорошо бы вместе обсудить кое-какие вопросы.

— Согласен, — отвечает тот. — Придется… менять наши планы, не так ли?

По дороге к машине он мрачно цедит сквозь зубы:

— И как все мастерски сработано… двойная петля! Как у гарпий, вы понимаете?

Я невольно замедляю шаг и гляжу на него. Мне кажется, что я ослышался, но он повторяет:

— Двойная петля. Как у гарпий!