В лучах мерцающей луны

— Ох… — задохнулась она, словно ее натянутые нервы не выдержали такой прекрасной новости, и, удивив его, опустилась на пол и уткнулась лицом ему в колени.

— Сюзи, Сюзи моя, — прошептал он, теребя ее за плечо. — Что с тобой, дорогая? Ты не плачешь?

— О, Ник, Ник… двести долларов? Тогда я расскажу тебе… сейчас, немедленно!

Он слегка похолодел и невольно отвел руку от склоненной фигуры.

— Сейчас! Ну зачем сейчас? — запротестовал он. — К чему… что бы это ни было?

— Но это важно… важней, чем ты думаешь!

Она выпрямилась, все еще стоя перед ним на коленях, и подняла голову; на фоне горящего камина ее волосы казались алым ореолом.

— Ох, Ник, браслет… браслет Элли… я так и не вернула его ей, — запинаясь, проговорила она.

Он отшатнулся, когда она вцепилась в его колени. Он не сразу вспомнил то, о чем она упомянула; ледяная тень легла между ними просто потому, что прозвучало имя Элли Вандерлин. Каким безнадежным глупцом был он, думая, что они смогут когда-нибудь избавиться от таких воспоминаний или перестанут быть рабами такого прошлого!

— Браслет?.. А, да, — сказал он, внезапно все поняв и чувствуя, как холод медленно поднимается к губам.

— Да, браслет… Ник, я хотела вернуть его ей сразу, правда… правда, но в тот день ты ушел, и я забыла обо всем на свете. А когда обнаружила его на дне сумочки через несколько недель, то думала, между нами все кончено, и я снова стала встречаться с Элли, и она была добра ко мне, так что как я могла? — Ответить ему было нечего, и она продолжала скороговоркой: — И вот утром, увидев, что ты испугался того, как дорого будет взять с собой детей, и поняв, что не смогу оставить их и не смогу оставить тебя, я вспомнила о браслете; и отправила тебя звонить, а сама побежала в ювелирную лавочку, где бывала раньше, и заложила его, чтобы ты смог заплатить за детей… Но теперь, дорогой, я могу его немедленно выкупить, правда же, и вернуть ей его?

Она обвила его руками, и он крепко обнял ее, спрашивая себя, чьи это слезы на его лице: ее или его? Он по-прежнему молчал, но, когда он прижал ее к себе, она добавила с неистребимой своей иронией:

— Вряд ли Элли поймет, почему я это делаю. Ей ведь так и не хватило ума сообразить, почему ты вернул ей булавку для галстука.

Она долго сидела, прислонившись к нему и положив голову ему на колени, как тогда на террасе у озера Комо, в последнюю ночь их медового месяца. Она молчала, и он тоже сидел молча и тихо перебирал ее волосы. Первая буря чувств сменилась умиротворенностью. Ее признание разбило ледяную кору гордости, сковывавшую душу, и принесло смирение, но также и пробудило забытые вещи, воспоминания и сомнения, отметенные было в первом восторге воссоединения. Они всегда принадлежали друг другу: теперь он это понял. Влечение, поначалу бросившее их друг к другу, вопреки рассудку, почти вопреки самим себе, эта глубинная инстинктивная потребность друг в друге больше никогда не покинет их. И все же он думал сейчас и о Стреффорде, о Корал Хикс. Он проявил малодушие в отношении к Корал, а Сюзи была честна и смела со Стреффордом. Тем не менее он думал о Корал с нежностью, с сожалением, с раскаянием — а вот Сюзи, он был почти уверен, уже окончательно выкинула Стреффорда из головы.

Это извечное различие между любовью мужчины и любовью женщины… и скоро Нику казалось вполне естественным, что Сюзи, как только вторично обрела его, не чувствовала больше ни жалости, ни раскаяния и что Стреффорда для нее будто и не существовало. В конце концов, в таком устройстве вещей есть нечто провиденциальное.

Он наклонился ниже, взял в ладони ее сонную голову и прошептал:

— Проснись, пора ложиться спать.

Она встала, но, когда пошла было включить свет, он поймал ее за руку и потянул к окну. Они стояли, опершись в темноте о подоконник, и смотрели, как в разрыве облаков, из которых уже упало несколько капель, поднимается луна, плывет в пространстве небес и прячется вновь.

-

Издательство АЗБУКА®