В. Маяковский в воспоминаниях современников

Об этом и шел разговор. Причем это и было как раз тем пунктом, который в корне отличал большевиков от меньшевиков, – вопрос об отношении к крестьянству и вопрос о взаимоотношениях между рабочим классом и крестьянством.

После того как выяснилось, что Маяковский к либеральной буржуазии относится отрицательно,– не только речь у него не шла о соглашении с кадетами, но его отношение к кадетам было таким же резким, как к черносотенной октябристской организации, – после того как выяснилось, что он является горячим сторонником союза рабочего класса с крестьянством, для меня лицо его стало совершенно ясным.

В. О. Перцов. В какой форме шла беседа?

В. И. Вегер. Он был направлен ко мне для использования его в партийной организации. В московской организации он еще не состоял, он приехал недавно с Кавказа и в Москву явился новичком. Он пришел с тем, чтобы ему оформиться и быть привлеченным на партийную работу в нашей организации.

Мне как члену Московского Комитета надо было выяснить, каковы же его позиции, потому что он пришел в организацию как большевик. И вот в этой беседе выяснилось, что он действительно находится на большевистских позициях. И первое впечатление от него было такое, что он очень активный, энергичный, сообразительный, деловитый парень, значит, ценный для работы парень.

Мы беседовали при первой встрече наедине.

Я был тогда парторгом по студенческим делам, был на экономическом отделении Московского университета. Тогда нужен был хороший организатор в Лефортовском районе. В этом районе работал тогда другой товарищ – Опоков–Ломов. Так как Маяковский произвел впечатление организаторски сильного парня, то я предложил ему организационную работу у Ломова, в Лефортовском районе. И он пошел туда, на эту работу 2.

Через некоторое время я узнал, что Маяковский очень сильно себя проявил на организационной работе. Эта работа заключалась в подготовке кружков, в которых велась пропагандистская работа, и в выполнении поручений по распространению партийной литературы, прокламаций и т. д.

И что это была удачная работа, видно из того, что потом оказалось, что Маяковского передвинули на работу в подпольную типографию Московского Комитета. И он арестовывался именно в связи с провалом нашей типографии.

Типография относилась к работе другого товарища. Я сам его не видел, но после его работы в Лефортовской организации его посадили в подпольную типографию. К его заботам относилось обеспечение техники для типографии. И тот факт, что ему поручили эту работу, показывает, что те товарищи, которые его туда поставили, относились к нему с большим доверием 3. <...>

После первых встреч я с Маяковским потерял связь, и повстречались мы уже оба, будучи арестованными. Это было в 1908 году. Его камера оказалась рядом с моей камерой в Мясницком доме. Это было еще до перевода Маяковского в Бутырки 4.

Причем тут было так. Мы сидели рядом, у него была акварель. Он занимался в это время живописью и добился разрешения у надзирателя, чтобы ему позволили приходить ко мне в камеру – писать меня. И он со своей акварелью, с бумагой переводился иногда на несколько часов ко мне в камеру.

От этого времени сохранился у меня портрет. Он сажал меня на подоконник, под ноги мне шла табуретка. Писал он меня преимущественно синей акварелью. В общем, виден был бюст и дальше ноги на табуретке 3.

Во время этих сеансов обыкновенно присутствовал надзиратель (во избежание разговоров), сидел, чтобы не было незаконных разговоров между арестованными. Но мы разговаривали, говорили невинные, нейтральные вещи.

Маяковский был старостой у нас в этот период. У нас были прогулки общего характера, причем встречались все арестованные во внутреннем дворе. На одной из таких прогулок у нас встал вопрос о выборе старосты. Маяковский проявил себя как организованный парень, и его выбрали. В его обязанности входило наблюдение за варкой пищи и т. п., а главным образом связь с волей и соответствующие информации о том, что делается тут и что делается там, кто как ведет себя на допросах, нет ли измены, нет ли предательства.<...>

Во все время, которое мы здесь находились, он оставался в должности старосты.

Интересно, что в этот период у него не было никакого особого интереса к поэзии. Больше того, надо сказать, что живописью он увлекался колоссально. Все время карандашик, зарисовочки, стремление набросать товарищей. И уже акварелью работал. Были у него итальянские карандаши, акварель. Но к поэзии у него не проявлялось интереса.

Я приведу один пример. Первый случай разговора о поэзии у меня с ним был в это время относительно Бальмонта. И вот по вопросу о Бальмонте я ему на память прочитал из Бальмонта одну вещь. И на эту вещь он откликнулся совершенно определенно: "Вот, сукин сын, реакционер".

Ему бросился в глаза реакционный характер этого произведения: "Тише, тише совлекайте с древних идолов одежды!.."

Там дальше есть такое место: "И смерть, как жизнь, прекрасна". Это особенно возмутило Маяковского, то есть это же тухлятина, гадость какая. Такое вот отношение было.