В. Маяковский в воспоминаниях современников

Маяковский был художником революции. Революцию он любил великой, страстной любовью и был предан ей до конца. Эта страсть наполняла каждое его произведение и каждую, пусть самую черную, работу, которую он делал для революции, превращала в подлинное, высокое творчество.

1940

С. М. Третьяков.Вместе с Маяковским

Обычно мы с Маяковским писали так – я заготовлял стихотворение вчерне, и затем, прослушав его, он делал свои исправления, а то и брал домой для того, чтоб вставить целые строфы. Сейчас через тринадцать лет вспоминаются лишь частности, в целом же работа была так тесно переплетена, что отделить трудно. Следить за тем, что он поправит, имело двойной интерес – это была и корректура неоспоримого мастера, у которого я учился законам агит– и рекламстиха, а с другой стороны, здесь увлекало наблюдение за тем, как то или иное поэтическое задание оформляет поэт иного склада, чем ты сам.

Сейчас, конечно, трудно точно воспроизвести все поправки Маяковского, но кое–какие, поразившие в свое время воображение своей неожиданностью и верностью, остались в памяти.

"Новый хозяин в рабочей кепке",– написал я в "Рассказе про то, как узнал Фадей закон, защищающий рабочих людей".

"Новый хозяин – рабочий в кепке",– исправил Маяковский мой метафорический оборот на плакатно однозначный и недвусмысленный.

Я писал:

Пропорол рабочий хозяйский жилет,

пригвоздив штыком на нужное место.

Художник–плакатист, знающий цену рядом положенным чистым пятнам краски, Маяковский исправил "пригвоздив" на "пригвоздил".

У меня было:

Во всякой нужде, всякой беде

помощи лучшей не найдешь нигде.

Маяковский переделал:

Во всякой беде,

во всякой невязке

в завком направляйте шаг пролетарский.

У меня было по пункту о прозодежде написано:

Свою на заводе не стану трепать я,

Подавай, союз, рабочее платье.

Маяковский поправил:

Подавай союз – спецодежду–платье 1.

У меня было о "Кодексе законов о труде":

А под этой книжкой подпись: Калинин.

Маяковский уточнил:

А при нем (кодексе) закон и надпись – Калинин.

Ломка привычной поэтики и литературной фразы в интересах наибольшей ясности и недвусмысленности для читателя вещи, облик, словарь и стиль которого все время вел творческую мысль поэта,– вот что запомнилось мне из этой работы с Маяковским.

Добавлю, что заглавия для совместных работ сделаны Маяковским.

Когда я принес Маяковскому реклам–поэму о "Климе из черноземных мест, про Всероссийскую выставку и Резинотрест", написанную мной в стиле его агитки о том, "Как кума о Врангеле толковала без всякого ума" – вещь ему очень понравилась. Он хвалил ее парадоксально–гиперболические, а также частушечные места:

Лошадь, а не кура.

В это время дождь пошел

в руку толщиною.

Без галош тяжело ж!

Каплет с носа, каплет с уха,

а в галошах всюду сухо.

Каплет с уха, каплет с носа,

а галошам нет износа.

Эта трубка не простая,

а отнюдь клистирная.

Не гребенка, а краса,

вся из каучука.

Я гребенкой волоса

виться научу–ка.

Припоминаю некоторые исправления Маяковского:

тут и фруктов глянец

он изменил на:

тут и фрукты в глянце.

У меня:

Видит – выводок вещей

марки "Треугольник".

У Маяковского:

Видит:

выводок вещей

с маркой треугольной.

У меня:

тут тебе и малый мяч,

и большой футбольный.

У Маяковского:

красный мяч, да пестрый мяч,

и большой футбольный.

Когда я ему читал строфу:

Из корзины Клим берет

разные игрушки.

Маяковский, чем-то отвлекшись, спросил вдруг – "Что берет?"

"Разные игрушки",– повторил я строку. Но на реплику уже пришли строки:

Из корзины

Клим

берет...

Что берет?

Игрушки.

У меня было:

Хороша машина,

новенькая шина.

Маяковский исправил:

Хвастаясь машиною,

гонит новой шиною.

Но особенно запомнилось, как Маяковский работал над вторым и третьим вступительными четверостишиями, которые мне не дались. Рифма заела: "Выставка" – "Сельскохозяйственная" – "Всероссийская". Помню написалось вроде:

Сердце, радость выстукай,

звонче лейтесь речи.

...сельской выставкой

на Замоскворечьи.

И еще были строки:

ввек нигде не выискать

и... всероссийская.

Маяковский забраковал первые строки, в особенности же вторую насчет речей, которая явно была пристегнута для рифмы.

Работали мы в его кабинете на Водопьяном переулке. Был тут и Асеев. Маяковский не шел ни на какие легкие варианты, где труднорифмующиеся слова засовывались бы в середину строки.

Он ходил по комнате, бормоча рифмы, напоминавшие то "аиста", то "свиста", и произнес найденные им две заключительные строки:

Это дело не простое,

дело всероссийское.

Он, рявкая, браковал предложения мои и Асеева. Так длилось полчаса, час. Он уже носился по комнате бурей. Асеев сдался, лег на диван. Иногда, найдя четверостишие, Маяковский выбегал в соседнюю комнату, где были гости, и читал найденное. Оно было остроумно, но к стихотворению не подходило.

Прошло полтора часа. Я тоже выбыл из строя. Но Маяковский, чем больше ускользала от него строфа, тем азартнее он старался ее одолеть. Он вдруг повернул найденное им двустишие на несколько градусов:

Сразу видно – не простая,

Всероссийская,

И прочел его начало:

В небесах

моторов стая,

снизу –

люди, тискаясь.