В месте здесь

– Я о тебе помню – смотрел в «Прерии» фотоальбомы, кое-что тебе пригодится. Ходил вчера в лес – всякие странные орехи и красные ягоды кистью на земле, вроде костяники, но пробовать не решился. Говорил с автором из Египта. И так далее. А сегодня придется говорить мне – готовлюсь. Целую твои 85. Ещё дыра для времени – библиотека. Американских стихов метров сто пятьдесят, для книг по искусству – отдельное здание. И работает с семи утра до двух ночи. Рай. Одного этого бы хватило. Завтра встреча с журналистом, и надо редактировать перевод одного своего длинного и сложного. В Де Мойне – столице штата – Капитолий, как Исаакий питерский. Говорили со школьниками. В музее всего по одному – отличная скульптура Арпа (женский торс, у которого со всех сторон спина – обойдёшь, а он отворачивается, но оборачиваясь при этом), Джакометти, О’Киф, Шагал, Мунк…

– Я в Одессе по природе соскучилась. Какой там курорт, ты что! Это что-то вроде рабочего общежития в сорока минутах езды от центра, в отвратительном районе. Море везде грязное. Больше не хочу туда ехать. Хочу интимной встречи с водоёмами. У нас не холодно, у нас тоже бабское лето. А в Америке оно может длиться и до середины октября. Мне, когда была в Огайо в прошлом году, пришлось жмуриться от солнца, как в Майами. Сегодня хорошо. Хожу вся такая бирюзовая. Тянет меня на голубизну в последнее время, что бы это значило?

– Сегодня под утро, когда сон мешается с явью и ощущения становятся наиболее отчётливыми и правдоподобными, ты мне снился в навязчивом сне порнографического характера. Право, это уже слишком. Ты совсем совесть потерял!

– Девушки тут есть хорошие, как-то на лекции принялся считать – пятнадцать вполне интересных лиц. Познакомился со студенткой из Канады, она мне советует, кого читать из американских и канадских поэтов, берет для меня книги в библиотеке (нам здесь только в читальный зал), а я ей советую всяких русских в переводах, тут довольно много. Сплю мёртво от усталости – вчера лекция по американской поэзии, одновременно слушал и пытался читать розданные листки с текстами, вылез еле живой. Видел Джона Эшбери и восточного хлопкохвоста.

– Должна признаться, что проходить мимо твоего дома в твоё отсутствие несколько грустно. Я всё никак не могу остановиться после Одессы. Хочется идти и идти.

– Начинаю движение к тебе, разница во времени с Нью-Йорком уже девять часов, а не десять. Если внешняя связь оборвётся, будем во внутреннем диалоге. Я-то сейчас даже около твоего дома пройти не могу. Очень хочется уткнуться в тебя лбом. Лежать рядом и рассказывать, что видел.

– А вместо слов посылаю последние попытки поймать осень. Критикуй и предлагай.

– Попытки хорошие, особенно дым, но вызывают желание походить с тобой по окрестностям.

– Вот ты говоришь, что я пытаюсь будто бы нарочно быть ехидно-ироничной с тобой. Это уже какая-то дурацкая привычка у меня. Просто боюсь боли, даже если знаю, что этот человек мне её не причинит. А бывает, что и не хочет, а всё равно делает больно. Вот я и защищаюсь по привычке. И можно я тебе сейчас молча скажу то, что ты мне сегодня сказал? У меня по-другому не получается.

– Боль можно причинить и ненамеренно. И есть ситуации, из которых без боли не выйдешь, выбор только между большей и меньшей болью. Будем стараться, чтобы не, но это не всегда получается. И я тебя не прошу не быть со мной ироничной! Я тоже делаю всякую дурь, ты мне и поможешь опомниться.

– Краток ты, однако, стал. Устал, по-видимому? Приходи в себя, а потом приходи ко мне, но не в ближайшие два дня, потому как и мне тоже от некоторых вещей в себя прийти надо.

– Вот и пойду помогать тебе отсыпаться и приходить в себя (и сам иду немного за помощью. Так получается, что лучшую помощь оказывает тот, кому сам хочешь помочь).

– Психологи говорят, чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей, и поэт подтверждает. Так что психологически более правильно не слишком двигаться навстречу другому человеку, оставляя его делать эти движения. Только не буду я себя останавливать, иначе вместо температуры встречи будет каша тепловатая. Думаю, что и ты поступишь так же, не опасаясь потерять аромат запретного плода. А психология пусть остается рекламщикам, политтехнологам и пикаперам.

– Я теперь боюсь, что ты моей открытости испугаешься и убежишь, спрячешься всё мною сказанное переваривать. Я не против, конечно, тем более что и мне спрятаться хочется иногда от подобных вещей. Но всё равно как-то тревожно. Слишком хорошо? Слишком хорошо, чтобы быть правдой, ты хочешь сказать? Знаю, ты не просишь не быть ехидной, но всё равно, когда близкий человек говорит, что моя ирония прикрывает что-то более настоящее, это же фактически замечание о том, что я могла бы быть гораздо искреннее.

– Вовсе нет. Человек многие вещи в себе обнаруживает задним числом. Они вырастают постепенно (оборачиваясь, понимаю, что чувствую твоё постоянное присутствие с начала сентября – а сказал в октябре только).