В мир А Платонова - через его язык (Предположения, факты, истолкования, догадки)

На мой взгляд, во всех перечисленных примерах прием спрямления заключаются в том, что - по сравнению с нормой языка - произведен не только пропуск (или еще, как мы видели, не просто замещение одного слова другим), но еще и в том, что исходное, пропущенное слово (или несколько вариантов заполнения такого пропуска) всегда все-таки остается "узнаваемым", "прочитывается" - на фоне остающихся во фразе слов. Оно как бы "брезжит, мерцает, выглядывает" - у них "из-за спин". Это явление обычно описывается как "осцилляция" смысла в поэтическом тексте - (В.П.Григорьев 1979, Н.Н.Перцова 1980) или как "колебание оттенка значения" (Тынянов). Но здесь же, как ни странно, у Платонова следует видеть и нечто родственное прямо обратному явлению (обратному по отношению к недоговоренности и эллипису), а именно - явную избыточность, плеоназм, нагромождение, или повтор одного и того же смысла, столь же частый у писателя. И избыточность, и недоговоренность, как правило, оказываются парадоксальным образом совмещенными, выступая как две стороны одного и того же характерного для Платонова поэтического остранения предмета.

РОДИТЕЛЬНЫЙ ПАДЕЖ - ПРОЛЕТАРИЙ ОТ ГРАММАТИКИ, ИЛИ ГЕГЕМОН

в языке Андрея Платонова[134]

Пролетарий - бобыль, бездомок или безземельный, безприютный, захребетник (Даль); 1) наемный рабочий в капиталистическом обществе, лишенный средств производства; 2) гражданин древнего Рима, принадлежащий к сословию неимущих (МАС)[135].

По их обилию в тексте писателя, нетрудно заметить, что сочетания с родительным используются Платоновым как своего рода пролетарии от грамматики, то есть как способные выполнять любую работу, выражать любое значение, вкладываемое в них автором. На них Платонов как бы делает основную ставку в своем замысловатом и трудном, поэтически остраненном, часто просто неудобочитаемом языке. Генитивная конструкция выступает здесь как некий гегемон среди всех прочих грамматических конструкций. При этом, на мой взгляд, для Платонова наиболее существенной выступает следующая коннотация слова пролетарий - из существовавших в советское время. Пролетарий, то есть тот, кто готов выполнять любую работу практически бесплатно, на одном энтузиазме, из одной лишь своей "сознательности", для того, чтобы принести пользу людям, обществу и всему человечеству. Этот смысл - конечно, никогда не существовавшего в действительности денотата (а может быть и десигната) тем не менее, на мой взгляд, реально всегда имелся в виду, пусть как некий провозглашаемый, указываемый миру идеал, к которому человечество (все прогрессивное) должно было стремиться и "идти".

Но кроме и помимо этого возвышенного смысла, те же сочетания с родительным падежом выполняют и иную, в чем-то прямо обратную функцию. Постоянной и несколько нарочитой, "конфузной" постановкой слова во фразе в причудливое сочетание с генитивом Платонов заставляет нас домысливать его, приписывая словам, его составляющим, какие-то невиданные, не существующие в нашем (языковом) сознании обобщенные свойства, наталкивая и наводя нас на какие-то дополнительные импликации и правила вывода. По мнению рассказчика, как бы вполне естественны и должны "вытекать" сами собой - при одном только назывании тех или иных ситуаций - некоторые исходные положения, предстающие чрезвычайно странными для нашего здравого смысла. Постоянно происходит неоправданная генерализация, обобщение, унификация. Тот же самый прием можно было бы назвать также и родительным демагогическим, или "родительным навязанного обобщения". Постоянная игра на этих двух полюсах - между пафосом и иронией - чрезвычайно характерна практически для всех основных произведений Платонова.

В идеальном виде правило - или даже назовем его - закон платоновской генитивизации "всего и вся" может быть сформулирован в следующем виде:

L (genit): если в общеупотребительном языке существует какое бы то ни было отличное от генитивного словосочетание, то его - в целях спрямления[136], стыдливого упрощения речи (может быть, даже некоего языкового аскетизма или "самооскопления"[137]) следует упростить, заменив данную синтаксическую конструкцию - на генитивную. При этом слово-хозяин ставится в Им.падеже, а зависимое слово, слово-слуга, переводится в Род.падеж.

Итересно было бы сравнить по частоте генитивное сочетание в русском языке, например, - с выполняющим аналогичную роль сочетанием "Y's X" в английском языке или во французском - сочетанием с предлогом de: "X de Y", а в немецком - с композитными сложными словами типа "YX", "Y-esX", да и самой генитивной конструкцией "Y-es X", лежащей как будто исторически в основе сложных слов в немецком.

Как писал немецкий филолог: "Образование типа "Haus-Vater" ни при каких обстоятельствах мы не можем превратить в противоположное ему "Vater-Haus", не изменив сразу же радикально его значение" ([Schmidt 1927] Бюлер 1934: 311); см. также интересные связанные с этим вопросом возражения Бюлера (там же, с.300-315).