В мире Достоевского. Слово живое и мертвое

Как показывают археологические и этнографические материалы, это один из самых устойчивых образов русской орнаментики вообще. Он столь же обычен в современном рисунке народных тканей, сколько и в тканях XI–XII веков. По существу, тот же рисунок украшает посуду начала нашей эры, найденную при раскопках на Нижнем Днепре. Он же наиболее характерен и для Трипольской культуры, один из центральных очагов которой находился в районе Среднего Днепра и расцвет которой относится к IV–III тысячелетиям до н. э.

Пожалуй, такая неизменность может послужить наглядным образом редкой консервативности определенной формы художественного сознания. Представим, что было бы с искусством вообще или с той же, например, живописью, если бы такое сознание владело художниками со времен палеолита до наших дней… А уж о поэзии и говорить не приходится. Сравним для примера хотя бы такие стихи:

Всю землю в цветы апрель одевает,Весь собор людской в радость призывает,Листвие древо зеленым венчает…(Симеон Полоцкий)О весна без конца и без краю —

Без конца и без краю мечта!Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!И приветствую звоном щита!(А. Блок)

Первые принадлежат одному из ведущих русских поэтов конца XVII, вторые – самого начала XX века. Разница в поэтическом мышлении, как видим, разительная, а ведь их отделяют не шесть и даже не два тысячелетия, а «всего лишь» чуть более двух столетий… Но обратимся и к такому поэтическому ряду:

Не буря соколов занесла через поля широкие – галицкое войско несется к Дону Великому!(«Слово о полку Игореве», XVII в.)Не ветра шумят холодные,

Не пески бегут зыбучие, —Снова горе подымается,Словно злая туча черная…(Народная песня, XII в.)Не стая воронов слеталасьНа груды тлеющих костей,За Волгой, ночью, вкруг огней

Удалых шайка собиралась.(Пушкин, 1-я треть XIX в.)Не ветер, вея с высоты,Листов коснулся ночью лунной;Моей души коснулась ты…(Л. К. Толстой, 2-я пол. XIX в.)Не обгорят рябиновые кисти,От желтизны не пропадет трава.

Как дерево роняет тихо листья,Так я роняю грустные слова.(С. Есенин, 1-я четверть XX в.)Родимая! Что еще будет Со мною? Родная заря Уж завтра меня не разбудит,Играя в окне и горя…(II. Рубцов, 2-я пол. XX в.)

Не правда ли, каждый из этих отрывков художественно индивидуален? Не менее очевидно и творческое своеобразие каждого из их создателей. Но вместе с тем мы наблюдаем и удивительную, присущую всем им внутреннюю общность, характеризующую поэтический образ мира русской поэзии в целом. Такая устойчивая, но, конечно, далеко не единственная черта, как параллелизм мира природы и мира человека, как видим, «сопутствует» ей на протяжении, по крайней мере, семи столетий. Но если учесть, что уже и для автора «Слова о полку Игореве» этот поэтический «прием» не столько индивидуален, сколько глубоко традиционен, то, может быть, и не будет столь уж фантастично отнести истоки такого видения мира к тому же IV тысячелетию до н. э., к которому восходят и первые известные нам изображения упомянутого выше орнаментального рисунка. И, может быть, прежде чем говорить о консервативности или даже косности мышления, отраженной в этой шеститысячелетней традиции, стоило бы понять смысл и самого образа, и столь удивительной его сохранности.