В мире фантастики и приключений. Белый камень Эрдени

— Станут эти важные приборы заниматься нами! У них хватает возни с приближенными Его Удивительности. Ох, Эриксен, развалить бы этаким умелым чудом всю чертову иерархию, а самому в сторону! И жить, не оглядываясь на соседа, и делать, что тебе по душе, только бы это не мешало другим, и чтоб никаких войн и вражды! Подумаю, сердце замирает, — такая простота жизни!

Эриксен вгляделся в рыжего Проктора. В полусумраке казармы цвет волос не был виден, зато ясно виделось, как пылает его лицо и как сверкают глаза. Он уже не шептал, а кричал тихим криком. Эриксен с полминуты молчал, потом сказал:

— Знаете ли вы, что такой, образ жизни уже осуществлен на Земле?

— И знать не хочу! Эта штука мне по душе, а где она осуществлена, мне все равно. Так сотворишь чудо?

— Я уже сказал вам: чудес не существует.

— А я повторю: мы не дикари, чтоб не верить в чудеса. Развитие науки сделало возможным любое чудо. Сотвори чудо, Эриксен!

Эриксен понял, что от странного солдата не отделаться.

— Ладно, постараюсь. А теперь давайте спать.

Проктор убрался, а к Эриксену долго не шел сон. За стеной казармы ревел ночной ураган. В казарме воздух кондиционировали, но тонкая пылевая взвесь проникала сквозь микроскопические поры в стенах — было трудно дышать.

Эриксен лежал с открытыми глазами, но видел не казарму, а то, что было вне ее, — огромную, неласковую к человеку планету. Как его предков забросило сюда? Почему они остались здесь? Почему, нет, почему они из людей превратились в бездушные механизмы?

Эриксен задыхался, ворочался, снова и снова думал о том, о чем на Марсе думать было запрещено. И вдруг вскрикнул, такая пронзительная боль свела мозг. В голове творился сумбур: слышались чьи-то стоны и визги, поскрипывания, потрескивания, что-то словно двигалось, что-то бормотало бесстрастно: «Косинус пси — девяносто девять и пять десятых, полная синхронизация! Косинус пси-девяносто девять и пять!.. Ах! Ах! — вдруг кто-то зарыдал в мозгу. — Гоните сюда эти проклятые тучи, гоните их сюда!» Эриксен напряженно, без мыслей, вслушивался в шумы мозга, пытаясь в них разобраться, но разобраться было невозможно, их можно было лишь слушать. Тогда он стал сам размышлять, но мысли так неохотно рождались и так медленно тащились по неровным извилинам мозга, так запинались на каждой мозговой колдобине и выбоине, словно каждая тянула за собой непомерно огромный груз, изнемогая под его тяжестью. «Тучи! — трудно думал Эриксен. — Ах, да… тучи… Нет, что же?… Тучи… Вот оно что-эти тучи!.. Ах, нет — синхронизация… Нет, куда же я? Ах, что… что со мной?…» Он вяло, словно в сумрачном полусне, полубреду, удивлялся себе: он здорово переменился в эту ночь. Ему не нравилась перемена. Нет, раньше он мыслил легко и свободно, мысли вспыхивали, как огни, проносились стремительно, как тени, что же, нет, что же произошло? «Тучи, — все снова упрямо думал Эриксен. Все… тучи… сюда… и маленький дождь… утром… хочу с полюса сюда… хочу!»

И когда ему удалось не додумать, а доделать эту тяжкую мысль, он, измученный, дал голове волю больше ни о чем не размышлять и тут же провалился в сон, как в пропасть.

Его разбудил шум в казарме. Солдаты вскакивали с коек, раздетые, кидались к двери.

— Дождь! Дождь! — кричали они в восторге.

Эриксен тоже протиснулся к дверям. Лишь в древних преданиях и бабушкиных сказках он слышал о чем-то похожем на то, что сейчас разворачивалось перед ним на равнине. И, охваченный таким же восторгом, как и другие солдаты, он вопил ликующе и обалдело:

— Дождь! Дождь!

Мир стал непостижимо прозрачен. Марсианская равнина проглядывалась на многие километры. Плотные взвеси красноватой пыли, вечно заполнявшие атмосферу, были осажены водой. Постоянно ревущие ветры смолкли, и мерный шум падающей воды был так непривычно слаб сравнительно с их надрывным грохотаньем, что казалось, будто в мире установилась ликующая тишина. А вверху неслись темные, плотные, ежесекундно меняющие цвет и густоту тучи, и из туч рушились сверкающие капельки воды, змейки воды, сверкающие водяные стрелы. Это был настоящий дождь, первый дождь, испытанный Эриксеном в жизни. И как не переставая изливался дождь на марсианскую пустыню, так же не переставая, слив свой восторженный голос с восторженными голосами всех солдат, Эриксен орал:

— Дождь! Дождь!

И тут он услышал крик Проктора. Рыжий солдат взобрался на стол и вопил во всю мощь горлового микрофона:

— Слушайте меня, солдаты! Все слушайте! Это чудо! И его сотворил солдат Эриксен! Я ночью молил Эриксена о чуде дождя, и он пообещал мне дождь. Славьте чудотворца Эриксена! Славьте чудотворца!..

Истошный призыв Проктора потонул в реве солдатских глоток:

— Славьте чудотворца Эриксена! Славьте нашего чудотворца!

Десятки рук схватили Эриксена и подняли над толпой. Солдаты, ликуя, несли Эриксена на дождь, а Проктор все кричал:

— Молите чудотворца Эриксена о прекращении войны! Пусть он отправит нас по домам жить своей жизнью! Требуйте от нашего чудотворца Эриксена нового чуда!

И солдаты заглушали моление Проктора громом голосов: