В мире фантастики и приключений. Выпуск 7. Тайна всех тайн. 1971 г.

— Я излагаю кибернетические основы теории личности, которые вам, наверное, известны? Логическая машина отличается от мозга тем, что не может иметь одновременно несколько взаимоисключающих программ действия. Мозг может их иметь, он всегда их имеет, поэтому у святых он — поле сражения, у обыкновенных людей — выжженная пустыня… Нейронная сеть женщины несколько иная, чем у мужчины; я говорю не об интеллекте; впрочем, разница здесь только статистическая. Женщины легче переносят сосуществование противоречий, — обычно это так. Кстати, поэтому главным образом мужчины создают пауку, ибо она — поиск единого, а следовательно, непротиворечивого порядка. Противоречивость мешает мужчинам больше, они стараются ее ликвидировать, приводя многообразие к однородности.

— Возможно, — сказал Пиркс. — Вы потому и считаете, что женщины видели в вас дьявола?

— Ну, это слишком сильно сказано, — ответил Барнс. Он положил руки на колени. — Я представлялся им в высшей степени отталкивающим — и этим привлекал. Я был осуществлением невозможного, чем-то запретным, чем-то, что противоречит миру, понимаемому как естественный порядок, и страх их выражался не только в стремлении к бегству, но и в жажде самоуничтожения. Если даже ни одна из них не сказала себе этого достаточно отчетливо, я могу сказать за нее: я не представлял собою в их глазах покорности велениям биологии. Как олицетворенный бунт против Природы, как существо, в котором биологически рациональная, а значит, выгодная связь чувств с функцией продолжения рода оказалась разорванной. Уничтоженной.

Он быстро взглянул на Пиркса.

— Вы думаете, что эго философия кастрата? Нет, поскольку я не был искалечен; значит, я существо не худшее, а лишь иное, чем вы. Существо, чья любовь будет — во всяком случае, может быть — так же бесполезна, так же ни на что не нужна, как смерть, и потому из ценного инструмента она превращается в ценность в себе. Ценность, разумеется, с отрицательным знаком — как дьявол. Почему так случилось? Меня создали мужчины, и им было легче соорудить потенциального соперника, нежели потенциальный объект страсти. А вы как думаете? Я прав?

— Не знаю, — сказал Пиркс. Он не смотрел на собеседника — не мог смотреть. — Не знаю. Решение диктовалось различными обстоятельствами, в первую очередь, пожалуй, экономическими.

— Вероятно, — согласился Варне. — Но те, о которых я говорил, тоже оказали свое влияние. Только всё это огромная ошибка. Я говорил о том, что люди чувствуют по отношению ко мне, — но они лишь создают еще одну мифологию, мифологию нелинейника. Я вовсе никакой но дьявол, это как будто ясно, и не являюсь потенциальным эротическим соперником, что, возможно, уже менее ясно. Я выгляжу как мужчина, и говорю как мужчина, и психически, наверное, в какой-то степени мужчина, но только в определенной степени… Однако это уже не имеет почти ничего общего с делом, по которому я к вам пришел.

— Неизвестно, неизвестно, — бросил Пиркс. Он по-прежнему смотрел на свои сплетенные руки. — Продолжайте, пожалуйста…

— Если хотите… Но я буду говорить только от своего имени. О других я ничего не знаю. Я формировался как личность в два этапа: в результате предварительного программировании и в результате обучения. Человек формируется так же, но первый фактор играет для него меньшую роль, ибо он появляется на свет едва развитым, я же физически сразу был создан таким, как сейчас, и мне не пришлось учиться так долго, как ребенку. А из-за того, что я не знал ни детства, ни созревания и был лишь мультистатом, в который сначала вложили большую порцию предварительной программы, а потом разнообразно тренировали и набили множеством информации — из-за этого я стал более однородным, чем кто-либо из вас. Ведь каждый человек — это ходячая геологическая формация, которая прошла через тысячу эпох разогрева и тысячу застывания, когда пласты оседали на пластах: сначала самый последний, ибо он был первым, а потому ни с чем не сравнимым — мир до познания речи, который гибнет потом, поглощенный ею, но который еще теплится где-то у дна; это нашествие в мозг красок, форм и запахов, вторжение через органы чувств, открывшиеся сразу после рождения; только позднее происходит разделение на мир и не-мир, или на не я и я. Ну а затем эти потопы гормонов, эти противоречивые и разнородные программы взглядов и влечений, — история формирования личности является историей войн: мозг против самого себя. Всех этих безумств и отречений я не знал, я не прошел таких этапов, и потому во мне нет и следа ребенка. Я способен волноваться и, вероятно, мог бы даже убить, но не из-за любви. Слова в моих устах звучат так же, как в ваших, но значат для меня нечто иное.

— Значит, вы не способны любить? — спросил Пиркс. Он по-прежнему смотрел только на свои руки. — Но откуда такая уверенность? Этого никто не знает до того момента…