Когда-то давно он любил работать стоя, — он вдруг вспоминал об этом и просил принести ему специальную конторку.
Это не помогало.
Тогда он часами упорно просиживал за столом над чистым листом бумаги, боясь упустить тот момент, когда его мысль станет ясной и когда у него хватит сил выразить ее.
Потом он ощущал усталость, опустошенность, — неслышно появлялась сестра милосердия, делала ему укол, чтобы он уснул.
Засыпая, он видел себя то студентом, почти мальчиком, то молодым профессором, впервые входящим в аудиторию…
На селекторе в кабинете профессора Хаксли вспыхнул красный глазок: его вызывал "Наездник". Профессор щелкнул переключателем — пользоваться прямой связью сотрудникам разрешалось лишь в особо важных, экстренных случаях.
— Слушаю, — негромко сказал он.
Взволнованный голос произнес:
— Два часа назад объект номер семь прекратил выдачу информации.
Профессор Хаксли положил трубку и молча откинулся на спинку кресла.
Слегка покачиваясь в кресле, он ждал. Он не удивился, когда на пороге кабинета возникла секретарша.
— Профессор, простите, но с вами хочет говорить доктор Тэрнер.
— Да-да, — отозвался Хаксли. — Соединяйте.
Несколько секунд доктор Тэрнер молчал, только было слышно в трубке его дыхание. Потом сказал:
— Профессор, два часа назад умер Гардинг. Я просто не представляю…
Хаксли оборвал его на полуслове.
— Надеюсь, вы сделали все возможное? — холодно спросил он.
— Разумеется! — воскликнул доктор Тэрнер. — Нам впервые пришлось столкнуться с подобным случаем, и все-таки я убежден…
Он продолжал еще что-то говорить, торопливо и громко, но профессор Хаксли уже не слушал его.
На следующий день профессор Хаксли вызвал к себе Кронфельда.
— Садитесь, Кронфельд, — сказал он. — Вы знаете, что профессор Гардинг умер?
— Да, — сказал Кронфельд. — Знаю. Правда, последнее время мне не приходилось с ним встречаться. Говорят, он был тяжело болен?
— Да. И потому нам пришлось торопиться. Теперь можно подвести итоги. Ваш "Наездник" поработал в этот раз неплохо. Обработка информации еще не закончена, но уже сейчас можно сказать, что мы располагаем необычайно интересным материалом.
— Идеи Гардинга всегда были оригинальны, — сказал Кронфельд.
— Да. Если бы только он сам не был так упрям… — вздохнул Хаксли. — Тогда бы, я думаю, нам не пришлось прибегать к услугам "Наездника". Кстати, Кронфельд… я давно хотел вас спросить, почему вы дали своему детищу такое странное название?
— А-а, это… — засмеялся Кронфельд. — Старая история. Вы ведь знаете, профессор, детские впечатления нередко бывают самыми сильными. Так вот, еще в детстве в популярной книжонке я прочел рассказ о таком насекомом — наезднике. Самка наездника откладывает яйца в тело гусеницы. Гусеница еще ничего не ощущает, но она уже обречена. Личинка-паразит, развиваясь, высасывает из нее все соки, и гусеница гибнет. Эта история произвела на меня в детстве какое-то странное, почти болезненное впечатление. А мысль о создании мозга-паразита, мозга, перехватывающего чужие импульсы, пришла уже много позже… И все-таки я их связываю — ту детскую, давнюю вспышку ужаса и эту свою идею…
Он сделал паузу, словно выжидая, что скажет Хаксли, но директор молчал.
— И знаете, что самое забавное, профессор? Что эта идея впервые пришла мне в голову на лекциях Гардинга, когда я был еще студентом. "Учиться у природы!" Вы же помните, это всегда была его любимая мысль. Он повторял ее без конца. А мозг-паразит… Эта идея была так проста, что сначала показалась мне неосуществимой. А потом… Впрочем, что было потом, вы знаете. Создать аппаратуру, которая сумела бы уловить и усилить самые слабые импульсы, было не так уж сложно. Самым сложным оказалось научиться настраиваться на нужный объект. С этим пришлось повозиться…
— Еще один вопрос, Кронфельд, — сказал Хаксли. — Над чем вы работаете теперь? Что-то я давно ничего не слышал о вашей работе.
— Это секрет, профессор, — засмеялся Кронфельд. — Это секрет.
— Даже от меня? — И Хаксли шутливо погрозил ему пальцем. — От меня у вас не должно быть секретов.
— Я ведь суеверен, профессор, — так же шутливо сказал Кронфельд. — А если говорить серьезно — любая идея занимает меня лишь до тех пор, пока не высказана вслух. Как только выскажу ее, я перестаю ощущать ее своей…
— Я вас понимаю, Кронфельд, — сказал профессор Хаксли. — Я вас очень хорошо понимаю.
Через несколько дней в кабинете доктора Тэрнера раздался звонок:
— Доктор Тэрнер? С вами будет говорить профессор Хаксли.
— Добрый день, доктор.
— Добрый день, профессор.
— Очень прискорбно, доктор, но мне снова приходится прибегнуть к вашей помощи. Случай, очень похожий на болезнь Гардинга. Боюсь, что в ближайшее время к вам обратится еще один наш сотрудник. Сначала я хотел рекомендовать ему другую клинику, но потом подумал, что вам будет любопытно и полезно изучить еще один аналогичный случай… И я думаю, доктор, вашему новому пациенту совсем не к чему знать, что Гардинг умер именно в вашей клинике. Не так ли?
— Да, профессор, вы совершенно правы. Мы позаботимся об этом.
— Уверен, что на этот раз исход будет благополучным.