В море, на суше и выше...

Напротив Капитана, с другой стороны стола, сидел старпом. Не столь блистательный, но тоже старающийся есть вилкой и ножом в правильных руках.

А в это время дежурный в тот вечер мичман по заведенному порядку отдавал многочисленной команде Корабля, свободной от вахты, приказание готовиться к ужину. Делалось это просто: в дежурке щелкалось маленьким тумблером и оралось: «Команде приготовиться к ужину!» Мичман, обладавший луженой глоткой, добросовестно проорал и щелкнул тумблером, отключая общекорабельную трансляцию. Но только щелкнул он не столь добросовестно, как проорал, и связь осталась включенной. Не заметив этого, мичманец продолжил, прерванную поданной командой, ленивую беседу с помощником дежурного — обычным срочным морякакой, который рад был послушать опытного морского волка и набраться флотской мудрости.

В тишине рубки Корабля, располагавшейся неизмеримо выше того места, откуда с народом через трансляцию только что пообщался дежурный мичман, вахтенный офицер поморщился, услышав, как отзвучали его, мичманские, иерихонские раскаты. А еще через мгновение он вообще оцепенел, когда вместо тишины услышал продолжение:

— Витек, на этой ебанной посудине, лоханке, проще говоря, только я знаю, что к чему, и кто у нас самая большая блядь...

В обычное время за такое разгильдяйство дежурный просто получил бы положенную порцию взысканий, и все. Но тут была внештатная ситуация. В кают-компании после этого громогласного выступления повисла тишина. И в этой тишине явственно было слышно, как мичманец посвящает Витька во все нюансы внутрикорабельных взаимоотношений, предпочитая высший командный состав и пользуясь при этом интуитивно понятными флотскими терминами. Кто-то из театральной шушеры всхрюкнул. За капитанским столом изо всех сил старались улыбаться только той половиной лица, которую не видел Капитан.

Капитан же какое-то время по инерции сохранял свой Капитанский Взгляд, но штрипки на его брюках поникли и сморщились. Китель с треском перестал сиять. Сорочка потускнела и напоминала цветом вареную туалетную бумагу. Примадонна презрительно оторвала взгляд от Капитана.

Старпом от ужаса забыл наколоть кусок мяса на вилку, вхолостую неоднократно помещал ее в рот и двигал челюстями. Однако через некоторое время до него дошло, что прекратить это позорное безобразие на борту — прямая обязанность старшего помощника.

Сорвавшись с места, он ринулся по бесконечным лестницам в дежурку.

Вахтенный офицер тем временем тоже понял, что происходящее не совсем вяжется с Уставом.

Почти не касаясь ступенек, он чайкой морской слетел вниз и ворвался к мичману с Витьком, которые вскочили и непонимающе уставились на начальство. Тот кулаком вырубил трансляцию и крикнул:

— Ах вы [флотская дрань]!!! После вахты я с вами, [флотская дрань], разберусь, [флотская дрань]!!!

И помчался обратно, поскольку не имел права покидать рубку без уважительной причины. Мичман с морячком Витей, в состоянии полного ступора, остались стоять посреди дежурки.

В это время послышался приближающийся грохот, и в дежурку ввалился запыхавшийся от дальней дороги старпом. Ударив по тумблеру, и тем самым опять включив трансляцию, старпом со звериным оскалом заорал все еще ничего не понимающим дежурным:

— Долбоебы ебанные, клифт мороженый вам всем в задницу!!! У нас, мать, полное судно этих ебанутых и театральных пидарасов, мать, а вы не можете трансляцию на хуй вырубить!!! Я вам, мать, яйца сначала вкрутую сварю, а потом ногой в шпигаты вместо чопов забью!!! Суки!!!

От души наругавшись, старпом с чувством выполненного долга пошел назад и совершенно остолбенел, увидев обращенные к нему мрачные лица «ебанутых и театральных пидарасов». И его прошиб холодный пот до дрожи в коленках, когда он увидел, как Капитан, играя желваками на скулах и не сводя со старпома пылающего взора, медленно завязывает нож морским узлом...

Шизофрения

Я в Северодвинске тополя увидел. Не то, чтобы я их никогда не видел раньше, просто север и вдруг тополя. Я привык, что на севере береза не выше колена.

Пришли мы на захоронение летом, и сразу солнце, деревья высокие — есть от чего обалдеть. Я минут пять стоял рядом со светофором, смотрел, как он работает, и улыбался. А люди шли на автобус и тоже улыбались. Наверное, у меня был глупый вид.

Все это происходило в 1985 году. Мы тогда из последней автономки прибыли и сразу закрутилось — в Северодвинск, лодку пилим на иголки.

Вот пришли и сразу отпустило, будто никаких автономок никогда и не было.

У меня их двенадцать. В те времена — обычное число. Я видел тех, кто за тоже время отходил двадцать пять, — совершенно ненормальные люди. Помню одного боцмана. Во-первых, он в тридцать восемь лет был похож на дедушку, во-вторых, при разговоре моргал и плечами дергал, в-третьих, говорил, чтоб я не обращал на это внимания.