В Москву!

Не сгибая молодые тела под ливнем, они быстро двигались к бетонному забору. Они были бесстрашны и бесшумны. Взмах баллончиком с краской, верные, твердые движения — и бесцветное полотно забора стало плакатом, неистово взывающим выйти на площадь во имя свободы. Это наши ребята. Такие спасут страну. Их лозунги готовятся дать решающий залп по человеческому равнодушию.

А закончить рассказ мне хочется словами великого Пушкина:

Пока свободою горим!

Нора писала так, как привыкла писать в «Вольной Ниве». Только совсем о другом.

* * *

В русском Нечерноземье бывают инопланетные сосны. Они рыжего цвета. Длинные, одинаковые и неестественно ровные — как будто их спроектировали на компьютере, а потом отлили в цеху, пользуясь точной техникой. Выгрузили в нашей тайге, повтыкали в траву, а вокруг насадили еще двухметровые лопухи с круглыми белыми головами — натуральные летающие тарелки.

И никого.

Если долго ехать вдоль этих сосен, начинает казаться, что ты на Марсе. А потом вдруг выныривает из ниоткуда беленькая церквушка. Хорошенькая — как ребенок. И ты понимаешь — не Марс. Это просто такая Россия.

Где-то в похожих краях, на берегу тихой речки в лесу, в августе одного из двухтысячных стояло много одинаковых белых палаток с надписью UNHCR. Вокруг поднимались дымки. Между палатками были вытоптаны аккуратные дорожки. Одна вела к полевой кухне. Возле кухни стояла очередь — там выдавали запакованные в зеленый пластик сухие пайки с витаминками, печеночным паштетом, кетчупом, странным хлебом в круглой банке, туалетной бумагой и яблочным джемом, по вкусу совсем не похожим на бабушкин.

Другая дорожка вела к длинной деревянной перекладине, прибитой к двум соснам. В перекладину было вмонтировано несколько десятков розеток. У розеток стояли люди и держали в руках мобильники и ноутбуки.

Тут и там возвышались стенды с портретами молодого красавца в полный рост. От сосны к сосне — перетяжки с его цитатами: «Несвобода хуже, чем смерть», «Мы им все равно не верим» и «Пусть уходят сами, пока мы не передумали».

Прямо на портреты были приклеены объявления: «Продам натовский спальник, очень теплый», «Потерялся мобильник, нашедшему просьба не читать смс-ки» и короткая «Хочу пива».

По лагерю, как куры в тесном курятнике, наскакивая друг на друга, бегали тысячи молодых людей, озабоченные каждый своим.

У одной из сосен девушка мыла голову Хэдэндшолдэрсом в желтом тазу. Другая девушка поливала ее из пластиковой бутылки. Рядом два мальчика — черненький и беленький — прилаживали к сосне плазменный монитор. Черненький был начальником комитета образования какого-то региона. Беленький был депутатом. Черненький говорил:

— Такая сволочь был, такая сволочь! Но я ему отомстил. Когда меня назначили — спасибо Андреичу — первое, что я сделал, я его взял и уволил. Просто взял и уволил!

— Кого?

— Ну, директора.

— Какого директора?

— Ну директора школы.

— Какой школы? — окончательно растерялся беленький.

— Да моей школы! — раздраженно вскрикнул черненький. — Я когда был в девятом классе, он был ко мне очень несправедлив, — воскликнул он как будто со сцены. — Я всю жизнь мечтал ему отомстить.

— Ну, ты даешь, — покосился беленький. — А сколько тебе лет?

— Вообще-то тридцать четыре. А что? А сколько бы ты мне дал? — кокетливо спросил черненький.

— Да не-не, я просто так спросил, — испуганно сказал беленький и на всякий случай отошел от черненького на полшага.

— Ладно, ты давай тут, это, сам заканчивай, — добавил он. — А я пойду место займу у сцены.

Беленький ушел к центру лагеря, где стояла большая сцена, крашенная в оранжевый. Мимо черненького прошли две девушки, одетые в высокие сиреневые ботинки и узкие юбки из камуфляжа. Одна говорила другой:

— Хотели на Казантип поехать, а потом думаем — че на Казантипто, дорого получается. А тут бесплатно. И народ прикольный. Только с таблеточками — беда, что сами привезли, то и жрем, а тут нигде не достанешь.

Черненький посмотрел на девушек презрительно.

Ровно в тринадцать ноль ноль мониторы, развешанные на соснах, зажглись синим. Из синего выплыл тот самый красавец, который улыбался со стендов. Он же стоял на оранжевой сцене, держа в руках микрофон.

Вокруг сцены гудело несколько тысяч людей. Здесь были девушки в джинсах и девушки в рваных колготках, юноши в грязных банданах, кто-то в красной славянской рубахе, подпоясанной веревкой, кто-то в ободранных шлепках, кто-то — в гриндерсах, шортах и белых футболках с надписью «Sвобода», выполненной шрифтом логотипа Кока-Колы. Было много людей в камуфляже. Как только красавец вышел на сцену, все замолчали. Он улыбнулся толпе чистой мальчишеской улыбкой и произнес: