В мутной воде

— И такие офицеры у нас перед войной. Нечего сказать, хороший пример для солдат! Удивительно нужно было приглашать его! — снова повторил он, не глядя на жену.

Катерина Михайловна промолчала и не вступилась за Венецкого — недаром она нередко называла мужа своего «благоверным Отелло». Она только тихо усмехнулась и подумала, что Венецкий, несмотря на свои странности, все-таки очень интересный молодой человек, которым следует заняться и направить на путь истины.

«Это будет так весело!» — И она вспомнила, как в деревне, — Катерина Михайловна была тогда еще молоденькою девушкой, — она кокетничала с Венецким, когда он был совсем юноша, и как он, бывало, мило краснел, взглядывая на нее украдкой.

«Он и теперь еще такой румяный… юный и… наивный!» — подумала она, поднимая глаза на степенного Никса и мысленно сравнивая его желтоватое, сухое чиновничье лицо со свежим лицом офицера.

Да, она непременно им займется, а то этот восточный князь, который часто у них бывает, хоть и красив, но уж очень глуп.

II

Катерина Михайловна верно заметила, что от Венецкого веяло счастьем. И теперь, когда Венецкий, примостившись бочком между двумя чемоданами, трясся по мостовой, добродушная улыбка не покидала его лица.

Что-то симпатичное, сразу располагающее было в этом опушенном светло-русою бородкой молодом, свежем лице. Назвать его красивым было нельзя: черты лица были неправильны, крупноваты, но какая-то внутренняя красота светилась в карих небольших глазах, мягко и умно глядевших из-под очков. Такие лица сразу внушают доверие. Глядя на него, так и хотелось сказать: «Вот честное лицо!» Именно честное.

Венецкий весело посматривал вокруг, не обращая никакого внимания ни на толчки, ни на мокрые хлопья снега, которыми на первых же порах встретила его петербургская весна, ни на то, что извозчик распустил вожжи и плелся мелкою рысцой.

Мысли его заняты были другим.

«Я думаю, Елена и не ожидает, что я приеду так скоро. Я и сам не думал… То-то она обрадуется». Она ведь любит его, и теперь, когда он устроится, можно серьезно подумать о свадьбе. Отец, конечно, не будет против, вот разве мать?.. Она такая несимпатичная женщина, ее мать, но, впрочем, Елена не обратит внимания на мать…

И он мечтал, как они устроятся, как они будут жить вдвоем. Особенных требований у них нет и не будет… Она такая умница…

— Как хорошо будет! — невольно вырвалось у него. Тут вспомнил он разговор на вокзале и тихо усмехнулся.

«Зачем рваться? Пошлют, — не ударю лицом в грязь. Умереть придется, — умру не хуже других… Но зачем проситься умирать… Солдаты не просятся… Правды в чих, видно, больше, чем в нас!»

Светлою картиной проносились воспоминания, чередуясь с самыми розовыми надеждами.

Он вспомнил первую встречу с Еленой в деревне. Он только что окончил тогда курс в академии, приехал летом к матери и познакомился с соседями, у которых была молодая дочь.

— Славная у меня мать! — горячо прошептал он, и какими-то мягкими, нежными красками рисовалась ему картина детских лет. Он всем обязан ей, этой честной, доброй женщине. Отца он совсем и не знал (отец рано умер), но зато как же он любил мать! Да и как было не любить ее! Он вспомнил те хорошие минуты, когда она, бывало, засматривала в его ребячье лицо, тихо улыбаясь своею ясною улыбкой… Он вспомнил, как она умеет жить для других, и снова порадовался, что у него такая чудесная мать живет в маленькой деревушке.

— И Елена славная! — прошептал он. Перед ним пронесся чудный июньский вечер прошлого лета… Он и теперь, казалось, вдыхает аромат густого заросшего сада, где вдруг у него сорвалось признание… И как это случилось, ему и теперь не верится… Она тоже шептала ему ласковые слова и не удивилась признанию.

Как и все влюбленные, Венецкий глядел теперь на все светлыми глазами и окрашивал свои воспоминания в мягкие розовые краски.

— Вот тут, барин, превосходные комнаты! Все хорошие господа останавливаются! — заметил извозчик, останавливая лошадь у большого дома на Литейной.

— Ну и ладно! — промолвил Венецкий, вылезая из дрожек и приятно потягиваясь.

— Пожалуйте наверх, в третий этаж! Превосходные есть номерочки! — говорил швейцар, накладывая руки на чемоданы.

Венецкий поднялся в третий этаж, вошел в темный коридор, где сразу его обдало едким специфическим запахом петербургских меблированных комнат, и занял скромную комнату.

Через час он уже вышел на улицу, взял извозчика и приказал ехать на Моховую.

— Да поскорей… поскорей, пожалуйста!

Солнце выглянуло из-за туч. В воздухе тянуло весной. Улицы были оживлены. На углах разносчики газет совали всем в руки новые телеграммы, которые быстро раскупались. У поворота на Моховую разносчик протянул Венецкому телеграмму.

— Важное известие… не угодно ли?

Венецкий остановился и купил телеграмму. Телеграмма извещала, что все дипломатические переговоры с Турцией кончены.

— Что, барин, никак скоро война? — обернулся извозчик, молодой краснощекий паренек.

— Верно, что скоро…

— Тоже брат в солдатах. Пожалуй, и самому придется! Ребята сказывали, что придется идти…

— Тянет, что ли? — полюбопытствовал Венецкий.