В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905)

Еще не приняв присяги, президент Франклин Рузвельт должен был думать о том, какую позицию занять в отношении Японии, вставшей в 1931 г. на путь открытой агрессии в Азии. Дж. Грю сообщал 23 февраля 1933 г., что «большая часть общества и армия под влиянием пропаганды пришли к выводу о неизбежности войны Японии с Соединенными Штатами, либо Японии с Россией, либо с обеими странами сразу». В марте 1933 г. Япония вышла из Лиги Наций и фактически сняла с себя ограничения Вашингтонского договора 1922 г. Посол Дж. Грю в мае 1933 г. передавал в высшие американские дипломатические инстанции сведения о высокой эффективности японской армии и флота, об их самоуверенности: «Япония, возможно, обладает наиболее совершенной, сбалансированной, скоординированной и поэтому наиболее могущественной военной машиной в современном мире… В то же время японские вооруженные силы рассматривают Соединенные Штаты в качестве своего потенциального противника». В те дни, когда Рузвельт писал свою инаугурационную речь, Квантунская армия направила удар из Маньчжурии на запад и за две недели захватила значительную часть Северного Китая вплоть до Великой китайской стены.

Японская цель: гегемония в Азии

Под воздействием обеспокоенных политических кругов в американском сенате был принят законопроект о предоставлении президенту права введения эмбарго на поставки вооружения воюющим стор

онам. Но Рузвельт опасался, что сокращения поставок оружия Японии, может привести к японской блокаде китайского побережья.

Несмотря на порицание японской агрессии, США являлись главным поставщиком дефицитных материалов и стратегического сырья для японской военной промышленности, переживавшей бум с началом агрессии в Китае. Несмотря на острое соперничество, представители военно–морского флота США полагали, что «не только позволительно, но и желательно продавать военное снаряжение Японии».

К тому же американский Акт об эмбарго на поставки вооружений содержал вопиющую несправедливость: правительство могло вводить эмбарго лишь в отношении обеих воюющих сторон. Таким образом, агрессор и его жертва ставились в одинаковое положение, а помощь нужна была, прежде всего, необеспеченному Китаю.

Глава дальневосточного отдела госдепартамента С. Хорнбек направил государственному секретарю в мае 1933 г. серию меморандумов, главной идеей которых было предложение дать японской военной агрессии возможность перенапрячься, «исчерпать себя». С. Хорнбек предлагал предоставить Японии полную свободу действий также с тем, чтобы «отчетливо знать ее намерения». Это был пик политики попустительства. На страницах влиятельнейшего американского журнала «Форин афферс» японский премьер–министр Вакацуки доказывал, что материковая экспансия — историческая судьба Японии. Он «не видел» причин для американской обеспокоенности и противодействия естественному процессу «сближения» Японии и Маньчжурии, представляющему для Японии вопрос жизни и смерти. Но чаще всего в эти годы японцы использовали аргумент о «доктрине Монро» для Азии, по аналогии с практикой американцев в Западном полушарии. «Мир будет поделен, — писал один из влиятельных японских идеологов, — на три зоны влияния — американскую, европейскую и азиатскую доктрины Монро».

Такой передел мира не устраивал Рузвельта. Он в конечном счете отреагировал на японскую экспансию действиями на двух направлениях. Во–первых

, он увеличил Тихоокеанский флот США. В июне 1933 г. президент запросил 238 миллионов долларов для строительства тридцати двух кораблей водоизмещением 120 тысяч тонн. Это была самая большая программа военно–морского строительства с 1916 г. В начале 1934 г., согласно закону Винсена — Трамбела, США вышли за пределы тоннажа, обусловленного Вашингтонской конференцией 1922 г. и Лондонским морским договором 1930 г.

Во–вторых, Франклин Рузвельт встал на путь сближения с СССР, как потенциальным союзником в деле нейтрализации японской агрессии. Действия в направлении нормализации отношений с СССР стали важнейшей дипломатической акцией первых лет пребывания Рузвельта в Белом доме. В отличие от своих республиканских предшественников, Рузвельт решил покончить с несуразицей американской политики последних десятилетий и признать Советский Союз.

К апрелю 1933 г. стало ясно, что значительная часть правящей элиты склоняется в пользу признания СССР. Об этом говорил опрос 329 национально известных американцев, меморандум восточноевропейского отдела госдепартамента, обзор редакционных статей крупнейших газет, массовая (шестьсот семьдесят три тысячи подписей) петиция избирателей штата Массачусетс. По просьбе президента, его друг Ф. Франкфуртер, знаменитость из Гарвардской юридической школы, наладил контакт с советскими представителями в США. Президент затребовал информацию от аккредитованных при Белом доме журналистов. В Белый дом без излишней огласки прибыл полковник X. Купер, получивший высшие советские ордена за участие в строительстве Днепрогэса.